Конфликт, война и революция: Проблема политики в концепциях международных отношений - Пол Келли

то есть война, с его точки зрения, ведется сухопутными армиями, занимающими и удерживающими территорию с целью дестабилизации и уничтожения врага. Поэтому в его книге ничего не сказано о войне на море, о морских или десантных операциях, используемых, например, при вторжении и известных еще со времен древних греков. Мы можем только гадать, считал ли Клаузевиц морские сражения подпадающими под общие категории его военной теории, а именно под категорию боя, рассматриваемого с точки зрения обороны или нападения. В то же время понятия боя, концентрации сил и центра тяжести, а также приоритет обороны перед нападением – все это имеет огромное значение и для морских, и для сухопутных военных действий, хотя Клаузевиц и не приводит примеров применения этих идей в контексте морской войны.

Главные категории подробного обсуждения этих частных вопросов подкрепляют методологическое представление о том, что стратегию, тактику и ведение войны невозможно свести к механической или геометрической науке, к набору универсальных принципов, как того хотел Жомини. Взаимодействие вражды, случайности и политики сказывается на любых войнах, однако по-разному. Но хотя универсальных принципов не существует, основной акцент делается на конфликте, поскольку наибольшего внимания требует именно «бой». Клаузевиц пишет: «Бой есть подлинная военная деятельность, и все остальное – лишь ее проводники… Бой есть борьба» [Клаузевиц, 1998, с. 257]. Хотя часто война рассматривается на примере одного большого сражения, ее реальность, по Клаузевицу, слагается из большого числа боевых столкновений. Задача стратега – связать все эти большие и малые сражения в одну-единственную упорядоченную битву, в которой все действие направлено на фундаментальную задачу разгрома противника. С точки зрения политики, враг сломлен, когда более не способен далее поддерживать конфликт, то есть продолжать свою первоначальную атаку или, если речь об оборонительной войне, сдерживать атакующего.

Поскольку задача разгрома врага предполагает необходимость поставить «своего противника в столь невыгодное положение, что он не может продолжать боя» [Там же, с. 261], полководец должен найти точку, в которой можно сосредоточить максимальную силу, приложив ее к «центру тяжести» противника. Понятие «центра тяжести» является развитием метафоры, изображающей бой в качестве поединка двух борцов. Концентрация силы и центр тяжести становятся важными, как только мы перестаем считать, что существует некий базовый механизм, исключающий воздействие случайности и обстоятельств. Если бы результат всегда определялся относительной величиной сил, тогда большинства войн просто бы не было либо они практически не были бы связаны с реальными конфликтами и серьезным насилием. Где именно применяются и концентрируются эти силы, важно для уравновешивания конфликта, в котором противники не являются абсолютно равными. Однако «центр тяжести» сам может стать механическим устройством (вопреки намерениям Клаузевица), если мы забываем о том, что в конечном счете это метафора, которая требует сложного суждения, всегда остающегося не вполне достоверным. Также расположение центра тяжести невозможно предсказать с достаточной точностью или высокой вероятностью, не учтя ограничений и возможностей, предоставляемых местностью, снабжением и людским составом, а также следствий трения.

Значение боя и поиска «центра тяжести» противника может также подкреплять общий военный предрассудок, заставляющий отдавать предпочтение нападению или атаке, а не оборонительной войне. Но Клаузевиц пытается отвлечь внимание от приоритета нападения перед обороной, хотя подробно обсуждает и тот, и другой предмет. Собственно, Клаузевиц приводит убедительные причины считать приоритетной именно оборонительную войну. Нападение может показаться наиболее важной формой конфликта, поскольку оно сосредоточивает силы на предположительном центре тяжести противника, тогда как оборона выглядит пассивной. Однако в этом-то и состоит предрассудок, поскольку правильная оборона также требует концентрации сил в слабой точке или в центре тяжести нападающего. Эта слабая точка может обнаружиться только тогда, когда линии снабжения нападающего растягиваются до предела, что и случилось в Русской кампании Наполеона. В этом случае стратегическое отступление обороняющихся и использование огромного пространства внутренних территорий России привели к перенапряжению системы снабжения Наполеона, а потому и свели его силы атаки к точке, в которой они только и могли, что нанести техническое поражение русским при Бородино, и поэтому не достигли решающего результата. В этом новом контексте, в войне с противником, который желал принимать бой только на своих условиях, стратегия и тактика, ранее для Наполеона и его армий весьма успешные, дали сбой.

Этот пример показывает, что, по Клаузевицу, обороняющаяся держава обладает приоритетом, поскольку она должна вступать в войну, отвечая на конфликт. И хотя ее решение редко бывает столь же сильным, как в случае Русской кампании, именно обороняющаяся держава решает, когда применить свои силы. При правильном распределении сил обороняющиеся могут применить их для нейтрализации ударов нападающего, пока его собственная сила себя не исчерпает. В самом крайнем случае это может привести к боям на истощение, цель которых – изматывать силы противника, пока он не исчерпает свои резервы и не утратит способность продолжать кампанию. Хотя эффективная оборона требует особой стратегии истощения атакующих возможностей противника, фундаментальная логика нападения и обороны остается одной и той же – уничтожение сил врага и лишение их способности продолжать враждебные действия.

Именно эта содержательная логика, соединенная с энциклопедическими знаниями, определяет богатство и непреходящее значение книги «О войне» и для военных, и для ученых. Главная для этой работы идея об основополагающей роли насилия и силы для современной государственной системы, а также в рамках реализации политики и политического курса упускается из виду современными политическими теоретиками, сосредоточенными исключительно на достижении договоренностей между государствами. Главное же то, что Клаузевиц вносит существенные поправки в ту эпоху, которая продолжает искать просвещенного мира без войн и конфликтов, опирающегося на институты вечного мира. Также он обосновывает признание ограниченности разума в делах человека, но вместе с ней и необходимость разума в действиях страсти и чувства. В этом отношении он остается одним из важнейших политических мыслителей международного порядка.

Наследие работы «О войне»

Клаузевиц находится в выигрышном положении, поскольку его идеи в каком-то смысле широко известны, но ему вредят многие читатели, не особенно хорошо представляющие себе его сложные аргументы и не всегда действительно прочитавшие его книги. Это негативно сказалось на его рецепции и влиянии, поскольку в большинстве исследований авторы часто увлекаются контрдоводами, пытаясь доказать, что на самом деле он не говорил многое или даже большую часть из того, в чем он обвинялся или, наоборот, за что восхвалялся [Bassford, 1994]. Короче говоря, внимательным прочтением пренебречь нельзя. В то же время даже не слишком точные прочтения и интерпретации его работы оказывают значительное влияние на понимание современной войны и государства. Большинство интересных обсуждений проблемы войны и сегодня все еще определяются теорией Клаузевица.

Непосредственная рецепция работы «О войне» Клаузевица оказалась довольно сдержанной. Первоначально книга попала в тень труда его соперника, ведущего теоретика постнаполеоновского мира Антуана Анри де Жомини (1779–1869). Жомини, швейцарский офицер, служивший в наполеоновской армии, написал «Искусство войны», которое в XIX в. вошло в список обязательной литературы для офицеров в Европе и США. Книгу читали молодые офицеры Вест-Пойнта, которым было суждено сойтись в сражениях Гражданской войны в США, ставшей, вероятно, первой современной индустриальной войной. Однако вскоре репутация Клаузевица значительно укрепилась благодаря ассоциации с фельдмаршалом Гельмутом фон Мольтке (1800–1891), который реформировал стратегию и организацию прусской армии, а потом и большой армии объединенной Германии. Мольтке был одним из выдающихся военачальников середины XIX в., он сыграл значительную роль в войне за Шлезвиг и Гольштейн 1864 г. и в Австро-прусской войне 1866 г., а потом добился грандиозного триумфа во Франко-прусской войне. Мольтке был гениальным стратегом, но начинал он с учебы в Военной академии, где директорствовал Клаузевиц, а потому его считали учеником последнего. В частности, считалось, что он реализовал на практике отказ от формального подхода к маневренной войне, связанный с Жомини, и отдал предпочтение стратегической гибкости Клаузевица. Именно благодаря этой ассоциации с успехом Германии идеи Клаузевица привлекли внимание учеников фон Мольтке, мыслителей-стратегов и преподавателей военных училищ, что привело не только к созданию более обширной аудитории для книги Клаузевица, но и к ее переводам на французский и английский языки. Быстрый успех прусской стратегии и вызов, ею брошенный, попали в поле внимания как противников, так