Конфликт, война и революция: Проблема политики в концепциях международных отношений - Пол Келли

Партия, государство и бюрократия

Октябрьская революция 1917 г., которая привела Ленина к власти, стала результатом вооруженного восстания в Петрограде, свергнувшего Временное правительство Керенского и формально отдавшего власть Советам рабочих, организованным и руководимым большевистской партией. Ленин объявил о замене государства Советами, провозгласив принцип «Вся власть Советам» в статье в партийной газете, вышедшей в июле 1917 г. Этот принцип, хотя он и был во многом лозунгом, имел значение еще и потому, что указывал на то, как Ленин и большевики намеревались работать с государственной властью. Временное правительство пыталось утвердить свою власть, борясь со старым режимом и его остатками в ключевых институтах государства, а именно в армии и Церкви. Эта ситуация подтвердила мнение Ленина, что государство – проблема, с которой во время революции придется разобраться, но это не решало вопроса о том, как управлять страной и каким должно быть правительство. Диктатура пролетариата предполагала, что вся власть должна принадлежать революционному рабочему классу, однако неотложные практические вопросы о том, как власть должна структурироваться политическими институтами и как применяться, оставались нерешенными. Даже у анархистов были определенные структуры власти и организация, когда они занимались активными политическими действиями. Фрагментация российской армии создала для Льва Троцкого возможность сформировать Красную армию из организованных рабочих. В период революции и последующей Гражданской войны она показала себя весьма успешной военной силой. Однако все это еще больше подчеркивало потребность в определенной структуре власти и механизме правительства.

Решение Ленина состояло в Советах рабочих. Они должны были организовываться на местах и взять на себя функции управления. Соответственно, рабочие должны были сменить мелкобуржуазный класс профессиональных управленцев и демократизировать саму практику управления.

Капиталистическая культура создала крупное производство, фабрики, железные дороги, почту, телефоны и прочее, а на этой базе громадное большинство функций старой «государственной власти» так упростилось и может быть сведено к таким простейшим операциям регистрации, записи, проверки, что эти функции станут вполне доступны всем грамотным людям, что эти функции вполне можно будет выполнять за обычную «заработную плату рабочего», что можно (и должно) отнять у этих функций всякую тень чего-либо привилегированного, «начальственного» [Ленин, 1969b, с. 44].

Капитализм сам развил стиль бюрократического управления, который настолько упростил задачи управления, что их можно демократизировать, поскольку они не нуждаются в экспертных знаниях. Вышеприведенный отрывок показывает, что современное государство выполняло ограниченное число общегосударственных функций, помимо функций принуждения, например, поддерживало транспорт и почтовую службу. Ленину почти нечего сказать о регулировании или социальном обеспечении. В городских районах Советы должны были взять на себя определенные задачи местного управления, в частности общественное здравоохранение, водоснабжение и канализацию.

Но поначалу Ленин не считал общенациональную организацию сложной экономики неотложной задачей революции – для последней было важнее выживание, а потому его внимание было приковано к силовым функциям бывшей государственной власти, таким как армия. Однако, когда угроза революции, создаваемая военным натиском контрреволюционных формирований и армий западных союзников, отступила, стали ясны вызовы новой экономической политики, а именно внутреннее сопротивление крестьян, землевладельцев и делового класса. Эта ситуация выявила противоречия, присутствовавшие в первоначальном плане Ленина передать всю власть Советам.

Идеальной моделью Совета представлялся Совет рабочих, придерживающихся принципов равенства, обладающих относительно равной компетенцией и прямо осуществляющих исполнительную власть. В реальности же Советы были не такими уж демократическими и эгалитарными. Реальным центром власти в них всегда оставалась большевистская партия, тогда как Советы обладали властью только в той мере, в какой ими руководила партия. Руководящая роль партии определялась и управлялась руководителями самой партии, а в конечном счете Лениным и его ближайшими соратниками, в частности Троцким, руководившим военными операциями в период Гражданской войны. Это противоречие между потенциалом демократического правления и централизованной властью проявляется также в пренебрежительных замечаниях Ленина о демократии:

Демократия есть признающее подчинение меньшинства большинству государство, т. е. организация для систематического насилия одного класса над другим, одной части населения над другою [Ленин, 1969b, с. 83].

Демократия обладает ценностью и властью только тогда, когда приводит к решениям, согласующимся с диктатом партии и вождей революционных масс, обладающих классовым сознанием. Большинство и меньшинство само по себе не обладает никаким значением, поскольку воля большинства может искажаться классовыми интересами, реакционной или контрреволюционной волей, как и интересы меньшинства. В категориях Руссо классовое сознание авангарда – это общая воля, тогда как агрегирированные интересы членов партии или пролетариата – это просто воля всех. Стойкость контрреволюционного сознания среди населения и сопротивление сообщников старого режима стали серьезными проблемами для революционного руководства. Осуществление революции требовало железной дисциплины безо всякого сентиментализма. Любому контрреволюционному восстанию надо было дать убедительный отпор, даже когда такое восстание начиналось среди рабочих или других сторонников революции, которые иногда отклонялись от центральной линии партийного руководства, что и случилось в знаменитом восстании в Кронштадте, жестоко подавленном. Такое противоречие между объективными нуждами революции, как их понимали партия и ее руководство, и народной волей Советов рабочих привело к необходимости создания институтов принуждения и дисциплины. Они стали все больше определять структуры ленинского партийного государства, первоначально при посредстве ЧК, предшественницы КГБ, основанной бывшим польским аристократом и нынешним коммунистом Феликсом Дзержинским. ЧК стала тайной полицией Ленина, призванной дисциплинировать членов партии и искоренять контрреволюционные чувства, как только те возникали.

Насилие и осуществление революции

Хотя жесткая организация и строгая бюрократическая дисциплина стали отличительными чертами революции, другой заметной чертой нового советского порядка оказалось место насилия как инструмента революции и создания нового режима – черта, впоследствии сохранившаяся в институциональной истории СССР. Сегодня всем известны массовые чистки и казни сталинских лет [Солженицын, 2006], однако и по сей день не до конца решен вопрос о том, было ли насилие неотъемлемой чертой ленинской революции, или же оно было добавлено к партийным структурам Сталиным, который их унаследовал. Как бы ни оценивать вину Сталина в сравнении с Лениным, ясно то, что насилие всегда оставалось необходимым средством, а не просто случайным следствием свержения царского государства в ленинской революции. Насилие самой революции, последующей Гражданской войны и новой экономической политики было реальным и по своим масштабам совершенно уникальным. Ленин, возможно, полагал, что факт насилия не является чем-то исключительным, поскольку насилие – неотъемлемая часть истории человечества, к тому же оно достигло новых масштабов во время Первой мировой войны и возникшего из-за нее беспорядка в Центральной и Восточной Европе (сюда же можно отнести ожесточенную приграничную войну между Советами и Польшей). Однако главный для понимания его теории вопрос – его установка по отношению к насилию как наилучшему инструменту осуществления революционной политики и социальных перемен, а также согласование такой роли насилия с его представлением о новом обществе.

Место насилия как политического инструмента следует сопоставить с двумя фундаментальными вопросами, часто упускаемыми из виду в распространенных суждениях о революционной политике, а именно, во-первых, со статусом и достоинством лиц, которые мы обычно связываем с правами человека (хотя их дискурс в полной мере сформировался лишь после Второй мировой войны); и, во-вторых, с государством как локусом насилия. Постпросвещенческая европейская мысль и политические идеологии утверждают индивида в качестве предмета политической защиты, то есть государство выступает в качестве гаранта мира и стабильности. Марксисты дистанцируются от этой традиции, поскольку она является всего лишь рационализацией интересов господствующего класса. Марксистская мысль – и Ленин не исключение – отказывается от привилегии индивида в моральной и политической теории. Это не значит, что жизни отдельных людей не имеют значения – действительно, было бы сложно объяснить, чем плохо классовое господство, если не связать его каким-то образом с жизнью и благосостоянием индивидов. В то же время структурные властные отношения определяют идеологические и материальные условия формирования индивидуальности.

Следовательно, Ленин не является, по сути, гуманистом – ценность человеческих жизней, с его точки зрения, производна от коллективов, где эти жизни приобретают конкретность и реальность. Класс устанавливает иерархию отношений между индивидами, определяющую конечную