Конфликт, война и революция: Проблема политики в концепциях международных отношений - Пол Келли

опасность. На самом деле роль доклада «О крестьянском движении в Хунани» (1927) заключалась в демонстрации того, что крестьяне уже доказали свою способность действовать в качестве революционного класса, а не пережитка капитализма, препятствующего переменам.

В работе 1958 г. Мао объясняет, почему крестьяне остаются важным революционным классом:

Помимо прочих особенностей шестисотмиллионное население Китая заметно выделяется своей бедностью и отсталостью. На первый взгляд это плохо, а фактически хорошо. Бедность побуждает к переменам, к действиям, к революции. На чистом, без всяких помарок листе бумаги можно писать самые новые, самые красивые иероглифы, можно создавать самые новые, самые красивые рисунки [Мао Цзэдун, 1976, с. 118].

Утверждение Мао о «бедности и отсталости» крестьян является важным для характеристики его идей. «Отсталость» или «чистота» – отсутствие всякого контрреволюционного сознания, которое могло бы противостоять роли партии как носителя классового сознания. Партийные кадры и местные лидеры партии должны были руководить массами крестьян, чтобы те не стали жертвами контрреволюционных идеологий и сил, например националистического Гоминьдана. Для этого партийные работники должны были сами погрузиться в жизнь крестьян и их локальную борьбу, учиться на их опыте. В силу их материальных условий, а именно полной нищеты, крестьяне были открыты идеям революционной партии.

Мао подчеркивает борьбу с нищетой, что расходится с ортодоксальным марксизмом. С точки зрения европейских марксистов, нищета – просто следствие фундаментальных отношений эксплуатации, свойственных зрелому капитализму, а потому реальной проблемой является именно эксплуатация. С точки зрения Мао, эксплуатация по-прежнему важна, однако нищета становится непосредственным двигателем революционного сознания, а возможность ее искоренения – мотивом революции. Особенно это подтверждается тем, что сама структура империализма еще больше отдалила источники эксплуатации от опыта эксплуатируемых, чего нельзя было сказать о традиционной (по сути, местной) феодальной эксплуатации. Бедные крестьяне, пытающиеся улучшить свое отчаянное материальное положение, имели достаточно мотивов для революционного действия, если только подчинить его партийной дисциплине. Несмотря на превознесение крестьян и их опыта у Мао, руководящая роль партии для него оставалась безусловной. Централистская, хорошо дисциплинированная партия профессиональных революционеров, построенная по ленинскому образцу, никогда не ставилась Мао под вопрос, хотя ее и пришлось приспособить к условиям китайской крестьянской экономики. Отношениям между крестьянами как революционным классом Китая, существовавшим в условиях империализма, и партией было суждено стать одной из главных проблем Мао, особенно на склоне лет и в годы «культурной революции».

Крестьяне, массы и вызов либерализма

Особое внимание Мао к крайней нужде и упорному труду крестьян нашло отклик в национально-освободительной борьбе в других азиатских и африканских странах, где интересы имперских властей стали считаться причиной подавления народа, для которого блага экономического развития оказались недоступными. Но также его позиция ставила сложные вопросы перед марксистским революционером. Хотя материальные условия угнетенных – очевидное качество эксплуатации, марксистская традиция всегда отвергала представление о том, что враждебное отношение к капитализму сводится к моральному осуждению, что оно объясняется отказом в правах отдельным людям при капитализме или же оценкой низкого уровня благосостояния масс. Если бы ключевой проблемой был отказ в правах, тогда права можно было бы расширить; собственно, радикальные либералы выдвигали такой именно аргумент. Капитализм плох тем, что в своих примитивных формах он не признает равенства прав человека. Либеральное решение состоит, соответственно, в политической эмансипации и расширении прав. С точки зрения других либералов (например, утилитаристов, на которых повлияли Иеремия Бентам и Дж. С. Милль), проблема заключалась не в правах, а в низком социальном благосостоянии и несправедливом распределении богатств. В обоих случаях решением считалась не революция или свержение капиталистической системы, а реформа и перераспределение, а потому некоторые бывшие революционеры скатывались к марксистской ереси ревизионизма.

С точки зрения Мао, проблема нищеты – общая мотивационная сила крестьянства, причем их обездоленность коренится в системе частных землевладельцев, владевших почти всей землей в стране. Однако сосредоточенность на крестьянской нищете не является уступкой индивидуализму и либерализму, поскольку в Китае нищета – это единящая сила внутри революционного класса, и именно классовая борьба – вот что в конечном счете имеет значение. С точки зрения Мао, его поворот к крестьянам – еще более уверенное отвержение одновременно либерализма и индивидуализма. В короткой статье под названием «Воевать с либерализмом» (1937) Мао отвергает представление об индивиде как носителе прав, а также такие либеральные идеи, как свобода слова и приоритет дискуссии. Подобные идеи представляются разновидностью «мелкобуржуазного эгоизма», ставящего претензии индивида выше требований единства партии и революционного коллектива. Мао превозносит дисциплину, ставя ее выше самоутверждения субъекта или свободы, и требует преодоления личной точки зрения как потенциальной угрозы интересам революционного класса или партии. Дисциплинированный член партии подчиняет свой личный интерес интересам крестьянских масс и партии, представленной ее вождем. Такие люди преодолевают представление о личности как субъекте права или благосостояния, которыми озабочены либеральные мыслители.

Сосредоточенность Мао на всеобщей крайней нищете крестьянства, на их «чистоте» или «отсталости» оказывается превознесением безличности представителей класса и преодоления идеи субъекта, свойственной либеральному морализму. Мао безразличен к притязаниям индивидов, поскольку он рассматривает мир в категориях классов, находящихся в конфликте. Хотя эта позиция присуща всем марксистам, у Мао она достигает крайности, поскольку у китайских крестьян нет западной концептуальной надстройки, в частности христианства, которое легитимирует социальные отношения, отсылая к горнему миру, где отдельных людей ждет искупление, а все несправедливости будут возмещены. Эта сильная форма антигуманизма и отрицание субъекта как носителя прав и интересов, не зависящих от его классовой позиции, позднее, во времена «культурной революции», послужили источником вдохновения для многих радикальных социальных теоретиков во Франции.

Безразличие к отдельным представителям крестьянства и потребность в подавлении любых либерально-индивидуалистских предрассудков в среде партийных кадров превозносятся и в рассказе Мао о насильственных акциях крестьян, в том числе против землевладельцев, представленном в его работе «Крестьянское движение в Хунани» (1927). Революционный дух крестьян доказывается тем, что для преодоления несправедливости они применяют насилие. Однако Мао эти истории о наказании – многие из которых в период «культурной революции» станут общим местом – использует также для того, чтобы заткнуть рот тем, кто выступает против крестьянского насилия, сторонникам концепции, утверждающей, будто крестьяне «зашли слишком далеко». В знаменитом пассаже из «Красной книжицы» Мао утверждает:

Революция – это не званый обед, не литературное творчество, не рисование или вышивание; она не может совершаться так изящно, так спокойно и деликатно, так чинно и учтиво. Революция – это восстание, это насильственный акт одного класса, свергающего власть другого класса… Не проявив свою величайшую силу, крестьянство не сможет свергнуть помещичью власть, прочно укоренившуюся на протяжении тысячелетий. Только могучий революционный порыв в деревне в состоянии всколыхнуть миллионные массы крестьян и вызвать к жизни эту величайшую силу [Мао Цзэдун, 1967, с. 30].

С точки зрения Мао, преимущество крестьян в том, что они масса, объединенная общим опытом нищеты, а также в том, что они чисты, поскольку непричастны к разным идеологическим описаниям их собственного состояния (которые в ином случае могли бы раздробить это общее классовое тождество). Мао не отрицает, что в среде крестьян есть некоторые источники фрагментации и ложного сознания. Он признает разные уровни классовой идентичности – начиная с крестьян и заканчивая феодальными классами и городским пролетариатом. Однако он утверждает, что крестьянский опыт является наиболее подлинным, а потому он боялся того, что революционное сознание крестьянских солдат будет испорчено слишком долгим пребыванием в городах в период революционной войны. Подлинность крестьянского революционного сознания означала то, что партийным кадрам особенно сподручно вести его в борьбе с империалистическим глобальным порядком. С точки зрения Мао, реальные риски фрагментации, коррупции и ложного сознания более заметны внутри самой партии, тогда как крестьянский опыт предлагается в качестве образца партийной дисциплины.

Линия масс и партия

Крестьянство как революционный класс – это ответ Мао на проблему возможности подлинной марксистско-ленинской революции в Китае. Крестьяне, по сути, обеспечили ту массовую поддержку, которая восполнила пролетариат, позволив провести истинную революцию. В этом Мао отступает от Ленина, хотя в своей преданности партии