Конфликт, война и революция: Проблема политики в концепциях международных отношений - Пол Келли

идей. Интересно то, что, несмотря на безусловную роль СССР в уничтожении нацистской Германии и большую географическую близость Советского Союза к самому Шмитту, последний ничего не говорит об угрозе советского коммунизма как претендента на новый мировой порядок. Возможно, причина в том, что СССР представляет лишь военную мощь, но не пытается переустроить мир в формате глобального правового порядка. Вызов СССР – лишь продолжение политики как борьбы между другом и врагом. С точки зрения Шмитта, риск не в опасности ядерной войны в ее обычном понимании, которая, по его мнению, не приведет к концу света и общемировому пожару. Скорее риск заключен в становлении глобального порядка и уничтожении политики, что могло бы означать окончание межгосударственной войны, но не станет концом насилия и беспорядка.

«Теория партизана»

Среди многих вызовов, брошенных холодной войной международному порядку, важным было то, что ядерное оружие закрыло будущую возможность крупных межгосударственных войн в духе Первой и Второй мировой. Так и не закончившаяся решающей победой Корейская война стала в какой-то мере следствием более общего страха эскалации и сползания к ядерному конфликту, страха, разделяемого обеими главными идеологическими державами. Риск случайного глобального пожара оставался реальным, тогда как теоретики исследовали дилемму безопасности, рассматривая ее в качестве технической задачи в теории решений. Но Шмитт не считал ядерное вооружение доказательством конца любых войн или фундаментальным ограничением его теории политики как смертельного столкновения врага и друга. Когда большинство теоретиков международных отношений изучали рост силы США и идеологическое столкновение США и СССР, Шмитт обратился к новым типам конфликта и военных действий в своей работе «Теория партизана» [Шмитт, 2007]. Хотя лекции, на основе которых была написана эта книга, должны были послужить развитием аргументов из «Понятия политического», в ней они превратились в прозорливое описание новых видов конфликта, таких как городской терроризм 1960–1970-х годов. Также они определили понимание негосударственных угроз, созданных в начале XXI в. глобальным терроризмом «Аль-Каиды».

Шмитт занимается не просто новыми формами насилия, но теми именно, что можно считать конкретно политическими, а потому его предметом не являются хаотические, но всегда наличествующие проявления насилия в человеческом поведении, регулируемые внутренними правовыми системами государств, относящими их к разряду преступлений. Партизанское насилие и партизанские действия также можно криминализировать, однако они категориально отличаются от обычной преступности. У них есть политическое измерение, представляющееся залогом авторитета самих партизан. Как мы уже отмечали, политическое действие на протяжении почти всей современной европейской истории было завязано на идею государства, однако оно не совпадает с государственным действием, а потому и понятие политического не сводится к теории государства. В своих основных работах Шмитт занимается насилием, рассматривая его с точки зрения государств и систем, образуемых государствами на международном уровне. Однако в «Теории партизана» он возвращается к категории политического действия, которую игнорировал, хотя и не отрицал, в более ранних работах.

Партизан применяет политическое насилие от имени политического сообщества, но он не является регулярным государственным деятелем и, в частности, не составляет части регулярных вооруженных сил государства, применяющего политическую силу в рамках «урегулированной» концепции войны. В то же время партизан – не просто индивид, применяющий насилие. Шмитт иллюстрирует связь партизана с тем, что он сам называет «теллурическим» (то есть почвенным или территориальным), обнаруживаемым в испанской герильи, сражавшейся с Наполеоном, или в русских партизанах, боровшихся как с французами, так в 1941–1945 гг. и с немецкими войсками, вторгшимися в СССР. Проблема в том, что военные власти обычно не спешат признавать иррегулярных партизан и не предоставляют им защиты в рамках законов войны. Противопартизанские акции, проводимые вооруженными силами, отличаются особенной жестокостью и могут включать в себя захват заложников, массовые казни и пытки. Соответственно, партизанская война является тотальной, а враждебное отношение партизана к врагу – абсолютным, особенно учитывая его теллурический, или территориальный, аспект. В классических примерах партизан сражается с оккупантом, часто после того, как государство и его регулярная армия потерпели поражение. Хотя такое поражение может означать завершение конвенциональной войны, для партизана это еще не конец, поскольку он продолжает бороться с оккупантом, действуя в пределах гражданского сообщества. Во многих случаях партизаны – это остатки разгромленной армии, которые продолжают сражаться, но также в их ряды вступают гражданские лица, те, кого ранее считали нонкомбатантами по причине их возраста, статуса или социальной роли. Именно это теллурическое измерение и составляет главный предмет Шмитта, поскольку им подчеркивается конкретное бытие партизан как политических акторов. Они полностью привязаны к политической территории сообщества, даже когда институты государства были разгромлены или скомпрометированы оккупацией и коллаборацией.

Партизаны утверждают неискоренимую политическую претензию своей связью с землей и территорией, свою абсолютную и безусловную вражду к противникам и полную преданность политическому утверждению своего сообщества и его обороне. Классический партизан – борец за свободу, сражающийся с оккупационной властью и продолжающий политическую борьбу со скомпрометированными государственными структурами от имени политического сообщества. Хотя традиционные военные власти враждебны к партизанам или не слишком к ним расположены, их претензия сражаться от имени политического сообщества ради его освобождения была признана отдельной формой политического насилия. Однако, хотя теллурический партизан и отличается своеобразным благородством, он также и опасен самой своей склонностью к абсолютной вражде. Она всегда приводит к эскалации типа и объема применяемого партизанами насилия, что ведет к еще большему ответному насилию и осложнению самой задачи урегулирования войны как попытки ее гуманизации.

Также Шмитт рассматривает развитие партизана, превратившегося под влиянием ленинского учения о глобальной революционной борьбе из участника пространственно ограниченных боевых действий в глобального боевика. Современный партизан сформирован идеями Ленина и Мао в борьбе с глобальным всеобщим врагом, с империализмом или, если брать теорию Мао, колониализмом. Шмитт полагал, что в идеях Мао содержатся элементы теллурического партизанства, особенно потому, что он сам участвовал в гражданской войне с националистами и колониальными силами и не желал подчиняться Сталину и Москве как новой имперской власти коммунистического типа. В то же время преданность революционному насилию и абсолютная враждебность к колониально-империалистической власти капитализма не расходились с ленинским требованием перейти к глобальной борьбе с глобальным врагом. Хотя вражда глобального партизана имеет универсальный характер, первоначально она служит препятствием для признания более коварной и опасной глобальной власти глобального капитализма. Из этого не следует, что Шмитт стал врагом капитализма – в действительности здесь имеется в виду его тезис о том, что притязания универсального порядка, отрицающего плюрализм политического, всегда будут провоцировать ответное насилие. В этом смысле если универсализм – это метафорический Антихрист, пытающийся построить Царство Небесное на земле и присвоить роль Бога, то глобальный партизан – это катехон, или удерживающий Антихриста, гарант открытой и недетерминированной истории, а потому и человеческого опыта.

Это апокалиптическое представление о партизане как противнике чуждого, безликого и тиранического глобального порядка оказалось весьма привлекательным для радикалов 1960–1970-х годов, таких как группа Баадера – Майнхоф в Германии и «Красные бригады» в Италии. Они стремились бороться с глобальной капиталистической системой террором, используя тактику партизан: похищение людей, пытки, убийства и символические акты разрушения. Также оно повлияло на практику теллурических в иных отношениях партизан, таких как Временная Ирландская республиканская армия или же Организация освобождения Палестины (ООП), которые стали сражаться и за пределами территориального сообщества, которое они намеревались освободить от колониальной власти и агрессии. Размышления Шмитта о развитии критерия политического в глобализированном мире приобрели немалое значение и в войне с терроризмом после 11 сентября. Однако для Шмитта ключевое значение партизанских действий заключалось в том, что они ему представлялись признаком неизменной воинственности человеческого опыта, сохраняющейся даже в эпоху, когда традиционные войны были поставлены под вопрос созданием ядерного оружия. Тенденция к различению друзей и врагов, проявившаяся в этих новых формах партизанской борьбы, показывает, насколько важно понятие политического, так как оно проявляется в новых формах порядка, складывающегося как внутри национального государства, так и вне его, когда оно преобразуется международным правовым порядком, экономической и культурной глобализацией. Вопрос, оставленный Шмиттом открытым, состоит в том, означает ли этот поворот от регулярной войны к нерегулярной возвращение к той вражде, что характеризовала досовременный мир религиозных войн,