16 лет возвращения - Израэль Рахлин

своем доме, и пожелал хорошего аппетита. На этот счет он мог не беспокоиться. Таня и ее хозяйка оказались отличными кулинарами, еда была очень вкусной. Я не мог вспомнить, когда еще ел с таким удовольствием. Один тост следовал за другим, и по мере того, как содержимое бутылок уменьшалось, мы становились все более оживленными. Казалось, что все барьеры, существующие между нами, сняты, и нам хорошо друг с другом, и мы свободно можем говорить обо всем на свете.

И вот в разгар нашей пирушки внезапно открылась дверь, и вошел Слуцкий. Выглядел он подавленным. Никто из нашей компании не обрадовался неожиданному гостю, потому что нам было хорошо, и мы не собирались заканчивать наш приятный вечер. Я спросил Слуцкого, что случилось, зная наперед, что ничего хорошего от него не услышу. Он посмотрел на меня и дрожащим голосом, с жалким выражением лица стал объяснять, что побоялся остаться у незнакомых людей на ночь. Ему показалось, что они, как только он заснет, постараются его прикончить и украдут часы и обручальное кольцо. Он, конечно, хорошо понимал, что его объяснение неубедительно, но умолял меня проявить к нему милосердие и попросить у хозяев разрешения остаться у них на ночь. Он сказал, что будет рад, даже если они разрешат ему сидеть в уголочке на кухне.

Я не знал, плакать мне или смеяться, но выгнать его на улицу мы, конечно, не могли. Я все объяснил Тане и ее хозяевам, и они согласились оставить Слуцкого. Настроение у нас было хорошее, и в очередном тосте мы уже говорили: «дорогой друг». Слуцкому постелили в углу, на полу, и он пошел спать.

Через некоторое время в дверь снова постучали. На сей раз это была Танина подруга, которая предложила нам пойти посмотреть кино в местном клубе. Мы приняли ее приглашение, и я был рад избавиться от Слуцкого хотя бы на два часа.

Когда мы вернулись, Таня достала бутылку хорошего грузинского вина, которое, как она объяснила, держала для особого случая. Мы снова сели за стол и, откупорив бутылку, выпили и стали слушать последние новости из Москвы по радиоприемнику, который стоял на тумбочке, в углу гостиной.

Чуть за полночь мы услышали гудок парохода. Слуцкий вскочил, сказав, что это, возможно, наш пароход. Этого, конечно, не могло быть. Не мог же наш пароход вернуться так быстро, но убедить его в том, что это не наш пароход, было невозможно. Он запаниковал, собрал вещи и быстро попрощался с Таней и ее хозяевами. Мне не хотелось покидать этот гостеприимный дом и выходить в ночь. Но если это действительно наш пароход, что мама подумает обо мне? Я неохотно собрался, поблагодарил Таню и ее хозяев за гостеприимство и извинился за беспокойство. Они сказали мне, что не будут запирать дверь, и я могу вернуться, если окажется, что это не наш пароход.

В кромешной темноте по тропинке и крутому склону спускаться было очень трудно. Конечно же, в ночи гудел не наш пароход. Я был очень раздражен поведением Слуцкого, но уже устал и не стал возвращаться. Ночь мы провели в сторожке на берегу реки.

Пароход наш пришел утром, около десяти часов. Я рассказал маме обо всех своих приключениях и о гостеприимстве Тани и ее хозяев. Пароход отправлялся не скоро, и у нас появилась возможность снова подняться в поселок и еще раз поблагодарить Таню. Мама подарила ей два красивых носовых платочка, которые она вышила на пароходе, пока мы плыли.

При каждой встрече, пусть короткой, ты запоминаешь людей, с которыми общался. Когда я вспоминаю те часы, которые я провел в Сангар-Хая, я думаю о Тане… и о Слуцком.

Через четыре дня мы приплыли в Якутск. Это было 12 октября. Наш пароход оказался последним, пришедшим в Якутский порт в навигацию 1943 года.

Несмотря на все наши ожидания увидеть в порту Рахиль с детьми, нас никто не встретил. Мое разочарование вскоре сменилось тревогой, что с ними могло что-то случиться. Мы расстались пять недель назад. Я не имел представления, как Рахиль и дети перенесли поездку, чем они питались на барже и где они сейчас. О том, что телеграмма могла просто не дойти в срок, я не подумал. И напрасно. Оказалось, что она пришла, но лишь спустя два дня после нашего приезда.

У меня был адрес наших друзей, куда я решил сразу отправиться. Мама осталась в порту с багажом. До города было примерно три километра.

Рахиль

Никогда не забуду, как я с детьми стояла у поручней баржи, когда караван вдруг начал движение, а Израэль и бабушка остались стоять на берегу. Когда я поняла, что произошло, меня охватила паника. Но, собрав все силы, я совладала с собой, чтобы не напугать детей. Я машинально махала Израэлю и бабушке и отчаянно пыталась представить себе, как доберусь до Якутска. Израэль что-то кричал о самолете…

Совершенно неожиданно я оказалась на борту баржи с двумя детьми в окружении незнакомых людей. За два года, проведенных в Сибири, мне никогда не приходилось оставаться одной или в таком положении, когда ни Израэль, ни бабушка были не в состоянии помочь мне. Я еще плохо говорила по-русски, правда, многое понимала и могла кое-что сказать, но если я затруднялась, мне всегда помогали Израэль или бабушка. Но самым страшным оказалось то, что хлебные карточки остались у Израэля. Никто не мог предвидеть такую ситуацию. Я вспомнила, что в нашем багаже есть немного муки, которой может хватить на какую-то часть нашей поездки.

Баржа, на которой мы оказались, — самая последняя в караване, протянувшемся почти на полкилометра. Караван вел пароход «Пятилетка», что означает, как мне объяснили, пятилетний план. На этом самом большом пароходе на реке Лене основная часть груза — товары из Америки. Их доставили в Тикси и сейчас везут в Якутск, а потом дальше на юг.

На барже была большая каюта с простыми скамейками, на которых мы сидели днем, а ночью спали. Это мне напомнило комнаты ожидания, которые мы видели, когда ехали на поезде по Сибири. Еду готовили на корме баржи во временно сооруженной кухне. У плиты всегда скапливалось много народу, а потому обстановка там была напряженной и недружелюбной.

Из муки я пекла лепешки, которые детишки уплетали с большим аппетитом. Лепешки делались очень просто, на воде. Перед самой выпечкой кусочки теста скатывались в небольшие шарики, которые потом клались на плиту, посыпались солью и придавливались. Я часто видела, как русские и