16 лет возвращения - Израэль Рахлин

в строительстве социалистического общества. И ей была уготована та же судьба, как и многим ее товарищам. Ее арестовали, когда она читала лекцию в университете. Она поплатилась за свою неосмотрительность, делая критические замечания по поводу недостатков и ошибок, которые видела в существующей советской системе. Ее заставили переехать в Якутию. Однако ей повезло: тысячи иностранных коммунистов бесследно исчезли в тюрьмах и лагерях.

С самого первого дня нашего знакомства мы говорили только по-немецки и прониклись симпатией друг к другу. Фрейлин Рунд (так я называл ее) была интеллигентным и культурным человеком. Она ужасно страдала оттого, что ее сослали сюда, от сурового климата, от одиночества. Она часто выглядела подавленной и не скрывала от меня своего отчаяния. В силу официальных обязанностей мы встречались по несколько раз в день, и она всегда была рада поговорить со мной. Мы часто говорили о Берлине, наших студенческих днях, поездках по Европе. При нашей первой встрече фрейлин Рунд сказала, что она сделает все, чтобы меня приняли на работу в качестве преподавателя немецкого языка. Через некоторое время я получил письменное подтверждение, и дорога к моей учительской карьере была открыта.

Через несколько лет одинокая и несчастная фрейлин Рунд умерла. Так в Сибири закончилась еще одна человеческая жизнь.

Русская пословица гласит: чтобы узнать человека, с ним нужно пуд соли съесть. Эта русская мера равна сорока фунтам. Я не знаю, сколько фунтов соли я съел за годы, проведенные в Сибири, но, кажется, достаточно, чтобы сказать, что узнал русских очень хорошо.

Конечно, помню я и неприятные встречи, и даже унизительные. Были и конфронтации с официальными представителями системы, которые намеренно хотели сделать нашу жизнь еще труднее. Однако большинство людей мы сегодня вспоминаем с благодарностью за их доброту и теплое человеческое отношение к нам. Это были представители разных слоев общества — рабочие и ремесленники, директора и ученые, учителя и инженеры, и многие, многие другие. И что особенно запомнилось — это их чуткость, гостеприимство и готовность помочь людям, оказавшимся в бедственном положении. Если вы сближались с ними, и они принимали вас, то готовы были поделиться с вами последним куском хлеба, отдать последнюю рубашку. Русские очень сентиментальны, и это одна из черт их характера. В отличие от скандинавов, они не сдерживают себя, открыто выражая свои чувства.

Конечно, это касается не всех. Директор школы № 16 относился к тем русским, нравственные качества которых нас совершенно не восхищали.

Вскоре после сдачи «экзамена» меня назначили учителем немецкого языка именно в эту школу. Советским школам вместо названий присваивают номера: 16-я, 32-я и т. п. Кроме того, их в то время делили по половому признаку: одни для мальчиков, другие для девочек.

В 16-й учились только мальчики. А большинство учителей — женщины. В Советском Союзе в учительской профессии традиционно доминировали женщины, а когда многих мужчин призвали в армию, «педагогический матриархат» стал еще заметнее.

Директор Севастьянов поначалу очень обрадовался, что у него появился учитель-мужчина. Он сказал, что учитель-мужчина быстро научит учеников уважать себя и будет поддерживать строгую дисциплину. Директора и его жену, учительницу русского языка в этой же школе, эвакуировали в Якутию из Ленинграда.

Вскоре у меня наладились хорошие отношения с коллегами, многие из них оказались дружелюбными и любезными, готовыми всегда дать совет и оказать помощь.

И Севастьянов по-дружески улыбался, говорил мягким, спокойным голосом, но за этим скрывался расчетливый и злой нрав.

Впрочем, прямых стычек у меня с ним не было. Просто я стал замечать, что он не испытывает ко мне симпатии. Он использовал любую возможность придраться ко мне, прекрасно понимая, что, будучи спецпоселенцем, я ничем не могу ответить.

Как и в большинстве советских организаций, в школах трудились завхозы. Они занимались всеми хозяйственными делами: следили за зданием, проверяли отопительную систему, водоснабжение и другие коммуникации. Кроме того, завхоз школы № 16 ходил за продовольственными карточками и раздавал их учителям.

Наш завхоз Иванов, инвалид войны и алкоголик, терпеть не мог распределять продовольственные карточки. Многие жаловались на него директору, но тот не осмеливался уволить инвалида войны…

Однажды Севастьянов вызвал меня к себе в кабинет и, как всегда, с льстивой улыбкой сказал, что школа находится в трудном положении. И с той же улыбкой попросил меня взять на себя почетную обязанность по получению и распределению продовольственных карточек, добавив, что учителя будут мне очень признательны за это, а он постарается найти нового завхоза. Но, как выяснилось позже, он и не собирался этого делать.

На несколько месяцев его поручение стало тяжелой ношей для меня. Надо было забирать карточки в конторе, которая находилась очень далеко от школы. Каждый раз я проходил это расстояние пешком. Что само по себе тяжело, а тем более зимой, когда температура опускалась до -40. К тому же распределение карточек и ведение отчетов — довольно трудоемкая работа, на которую я тратил много часов, но за которую мне не платили ни копейки.

Как и всем советским гражданам, при назначении на работу мне выдали трудовую книжку, которая находилась при мне на протяжении всей жизни в Сибири. В этой книжке содержалась вся информация об образовании и трудовой деятельности. В нее заносились данные о повышении в должности, информация о переходе с одной работы на другую, а также разного рода порицания. Когда работник увольнялся, все это фиксировалось в его трудовой книжке. Вписывали в нее и поощрения, и благодарности за активное участие в общественной жизни. На это обращали особое внимание при устройстве на новую работу.

Крепостное право отменили в России в девятнадцатом веке, но трудовые книжки, как своего рода реликт, остались. Несмотря на то, что сам факт их наличия не соответствовал заявлениям советской власти о привилегиях рабочих в рабочем государстве.

В Советском Союзе обучение иностранным языкам начинается с пятого класса. Моим пятиклассникам по двенадцать лет, самый трудный возраст. Но, может, особенно труден он для учителя немецкого языка.

В 1943 году Германия, немцы и все, что связано с этим, вполне естественно, вызывало неприязненную реакцию у большинства русских. У многих родственники на фронте, многие потеряли близких в результате бомбежек городов в европейской части Союза. Некоторые ученики просто отказывались учить немецкий. «Мы не хотим учить язык фашистов!» — говорили они. Мне стоило больших трудов и терпения убедить их в важности изучения этого «фашистского языка» как в военное, так и в мирное время.

Я говорил им, что Красная Армия с фашизмом обязательно покончит, и после войны потребуются специалисты, хорошо владеющие немецким языком для работы в