16 лет возвращения - Израэль Рахлин

не было о том, через что нам предстоит пройти. Но уже тогда ходили слухи, что в домах состоятельных людей делают обыски и конфискуют ценности. Нас тоже посещали представители так называемых комитетов, которые приходили «позаимствовать» мебель, в которой мы «не нуждались». Так что следовало ожидать, что в любое время эти представители снова придут и уже проявят интерес к нашим драгоценностям и другим ценным вещам, в которых, по их мнению, мы тоже не нуждаемся.

Я не знала, как лучше спрятать кольцо, но однажды, когда вязала свитер, мне вдруг пришла в голову мысль спрятать его в клубок шерсти, который лежал у меня на коленях. Как оказалось, это была хорошая мысль.

Все наши вещи тщательно обыскивались десятки раз, и часто офицеры НКВД держали мое вязание в руках, ничего не подозревая. Конечно, размотать целый клубок шерсти — дело не легкое. Но только так мне удалось спасти кольцо во время обысков. Наконец, пришло время вынуть кольцо из потаенного места и продать, чтобы выжить. Оказалось, что многие готовы купить его, но мы не знали, сколько за него просить. Оценить его было негде. И после некоторых размышлений, сравнений и расчетов мы остановились на цене в сорок пять тысяч рублей.

Для нас это — огромные деньги. Чтобы накопить такую сумму, Израэлю пришлось бы работать в школе три с половиной года, не тратя не копейки. За такие деньги мы могли бы купить корову. Возникал вопрос: или учитель получает мало, или корова слишком дорогая. Я не смогу сделать необходимые расчеты, чтобы ответить на этот вопрос, но кольцо мы продали одному человеку из Польши за сорок две тысячи рублей. Корову мы не купили, но в течение почти года нам удавалось сводить концы с концами.

Как и везде до этого в круг наших друзей в Якутске входили в основном депортированные из Литвы. Мы не могли часто приглашать гостей, но регулярно собирались у кого-нибудь дома за чашкой чая. Обсуждали наши общие проблемы, которых у нас было хоть отбавляй, вспоминали прошлое и старались представить, что нас ждет в будущем. Часы, проведенные вместе с нашими друзьями, — одни из самых светлых в той нашей жизни.

Я часто вспоминала о Дании и моих родственниках, которых так давно не видела. Что они думают обо мне и моей семье, ничего не зная о нас? Было так странно возвращаться мысленно в Данию. Моя жизнь в Копенгагене казалась теперь такой далекой и почти нереальной. Меня охватывала тоска при мысли о моей семье, потому что отсюда, из этой огромной неизвестной страны, раскинувшейся на тысячи километров, возможность оказаться дома и увидеть мою семью была такой же невероятной, как полет на другую планету.

С приходом весны жить стало немного легче. Нам уже не нужно было закупать дрова, мы наконец-то освободились от тяжелой зимней одежды и таких неудобных валенок. На рынках стали появляться овощи. Китайцы и корейцы на своем ломаном русском предлагали купить лук и редис — долгожданную добавку к нашей лишенной витаминов еде. После всех зимних несчастий и болезней мы не могли нарадоваться долгим теплым солнечным дням. Летом дети могли до самого позднего вечера играть на улице: наступали белые ночи. Но наша относительно спокойная жизнь длилась не долго.

Израэль

Страх и неопределенность — наши постоянные спутники жизни в Сибири. Угроза новых проблем — переездов или каких-то других действий властей — всегда висела над нами. Мы не могли с уверенностью сказать, что в один прекрасный день нас не арестуют и, обвинив в каком-нибудь преступлении, не отправят в тюрьму или исправительно-трудовой лагерь. Таких случаев среди наших знакомых и друзей было очень много. Проходили месяцы, годы, и неопределенность планов властей относительно нас становилась невыносимой.

Собственно, поэтому я и решил пойти на прием к самому высокому начальнику НКВД, который занимался делами всех депортированных в Якутии. Но это оказалось не таким легким делом. Полковник Карелин был не из тех, к кому депортированные могли спокойно придти.

Моя первая попытка попасть к нему закончилась категорическим отказом, мотивированным тем, что полковник Карелин не занимается индивидуальным приемом и что все заявления нужно подавать в письменной форме. Я не отказался от своего намерения и через несколько недель после ряда письменных обращений наконец-то получил возможность поговорить с самым главным в Якутии лицом НКВД.

Карелин — высокий и красивый мужчина сорока лет. Русые, зачесанные назад волосы, голубые глаза, внушающие уверенность и спокойствие духа. У него, как у всех высокопоставленных официальных лиц НКВД, была такая вежливая и церемонная манера поведения, что вы могли поверить в его дружеское расположение к вам. Что никак не сочеталось с огромной властью этого человека над судьбами всех депортированных. Одно его слово или росчерк пера могли иметь далеко идущие последствия и полностью изменить вашу жизнь.

Сначала было трудно сопоставить эти взаимоисключающие вещи, но большая фотография Сталина на стене, за письменным столом Карелина сразу же давала понять посетителю, где он находится и с кем имеет дело. Могущественный руководитель, изображенный на фото в полный рост в форме генералиссимуса, смотрел на посетителя маленькими, хитрыми глазками и с загадочной улыбкой, скрытой в черных усах. Выражение лица и взгляд вождя не обещали ничего хорошего.

Карелин предложил мне сесть, соединил ладони обеих рук под подбородком, как это делают индусы, здороваясь, и сказал, что он готов выслушать меня.

Я поблагодарил его за предоставленную мне возможность встретиться с ним и попросил разъяснить ситуацию, в которой моя семья и я находимся. Более того, я сказал ему, что наша ссылка длится уже третий год, и еще никто не сказал нам, ни по какой причине мы депортированы, ни сколько нам еще оставаться здесь и что нам ждать в будущем. В заключение я добавил, что наказание без определения срока — самое жестокое наказание.

Карелин внимательно выслушал меня, и, когда я закончил, посмотрел на меня с обезоруживающей улыбкой и спокойным дружелюбным голосом сказал, чтобы я ни в коем случае не рассматривал депортацию как наказание. Сказав это, он продолжал: «Вы работаете учителем в советской школе, и уже это является подтверждением, что власть доверяет вам. Быть учителем в советской школе и участвовать в обучении юных граждан первого в мире государства рабочих и крестьян — большая честь».

После такого объяснения Карелин позвонил адъютанту и попросил его принести мое дело. Я был очень удивлен, увидев, какую толстую папку тот принес. Карелин начал перелистывать дело и торжествующим голосом зачитывать такие