Политические сочинения. Том III. История политических институтов - Герберт Спенсер

помешать дуэлям, если общественное мнение относится к ним благоприятно, или что священные повеления, подкрепляемые угрозами осуждения, бессильны обуздать самые беззаконные посягательства, когда этого требуют преобладающие интересы и страсти, одни только подобные факты с достаточной ясностью показывают, что правила законов и религиозные верования, со споспешествующими им их органами, бессильны в виду противящегося им чувства. Припомнив стремление к одобрениям общества и страх пред общественным презрением, вызывающие и сдерживающие действия людей, мы не будем сомневаться в том, что цели и стремления людей диктуются им обыкновенно распространенным в массе чувством – конечно, когда насущные их потребности удовлетворены. Нужно рассмотреть лишь социальный кодекс, регулирующий жизнь даже до таких мелочей, как цвет вечернего галстука, и посмотреть, как те, которые, не осмеливаясь нарушать этого кодекса явно, нарушают его контрабандою, чтобы увидеть, что не записанный, но поддерживаемый мнением закон имеет большее решающее влияние в сравнении с законом писаным, но не столь поддерживаемым общественным мнением. И еще лучше, из наблюдения того факта, что люди, презирающие справедливые требования кредиторов, которые не могут получать с них денег за доставленные им продукты, в то же самое время горят нетерпением разделаться с так называемыми долгами чести, следуемыми людям, не давшим им ничего, не оказавшим им никаких услуг, мы можем видеть, что контроль господствующего чувства, не поддерживаемый законом и религией, может действовать сильнее закона и религии вместе взятых, в том случае, когда они поддерживаются недостаточно сильно проявляемым чувством. Рассматривая частную деятельность людей, мы должны признать, что ими и теперь еще, как и при начале социальной жизни, правит агрегативное чувство прошлого и настоящего и что политическая агентура, представляющая сам по себе постепенно развившийся продукт этого чувства, продолжает еще быть главным проводником специализировавшейся части его, регулирующей известные роды действий.

Отчасти, впрочем, я должен слишком выставлять вперед этот общий закон, как главный элемент политической теории. За несколько длинное доказывание того, что кажется уже избытком, я извиняюсь тем, что хотя он номинально и признается, но в действительности признается в очень малой степени. Даже в нашей собственной стране, где агентуры неполитические, самопроизвольно возникшие и самостоятельно действующие, многочисленны и обширны, а еще более во многих других странах, менее характеризующихся ими, нет еще достаточного сознания той истины, что сложные импульсы, которые действуют через политические учреждения, за отсутствием их производят тотчас другие, чтобы действовать через них. По рассуждениям политиков выходит, как будто бы самые учреждения, т. е. государственные инструменты, обладают внутренней силой, тогда как они ее не имеют, и как будто чувства, создающие их, не имеют этой внутренней силы, тогда как они имеют ее. Очевидно, превратное понимание ими этих истин должно в большой мере оказывать вредное влияние и на их действия.

VI

Политические главы, военачальники, короли и т.д

§ 471. Из трех составных частей политического строя, тройственность которого обозначается в самом начале, мы рассмотрим теперь первую и проследим ее развитие. Уже в последних двух главах нами было кое-что сказано и еще более подразумеваемо по поводу того важного дифференцирования, результатом которого является установление главенства. То, что там было намечено только в общих чертах, теперь будет нами разобрано в своих частностях.

«Когда Ринк спросил никобарийцев[74], кто из них носит название вождя, они отвечали, смеясь над тем, «как он мог думать, чтобы один мог властвовать над таким множеством». Я привожу этот факт для того, чтобы указать, что прежде всего существует сопротивление захвату власти одним членом группы – сопротивление у некоторых типов людей незначительное, у большинства значительное, а у немногих даже и очень сильное.

К числу племен фактически «безначальных», о которых мы уже говорили, может быть отнесено американское племя гайдахов, «члены которого, по-видимому, все равны», затем калифорнийские племена, у которых «всякий поступает так, как ему заблагорассудится», также племя новайо, в котором «всякий, как воин, является неограниченным властелином в своих личных правах»; из азиатских же племен мы приведем ангамиев, которые «не признают главы или вождя, хотя и выбирают представителей, но эти последние во всех делах и начинаниях являются бессильными и неответственными».

Та незначительная степень подчиненности, какую мы видим у диких племен, является только при безотлагательной необходимости в соединенной деятельности и в контроле над этой последней. Вместо того, чтобы повторять вышеприведенные примеры временного главенства, я приведу здесь несколько новых случаев. О нижних калифорнийцах мы читаем: «Во время охоты и войны они управляются одним или несколькими вождями, выбираемыми только на время этих действий». О вождях флатхедов (плоскоголовых)[75] говорится: «Их власть прекращается с окончанием войны». У южных индейцев вождь «не имеет власти и только направляет движения своей банды в ее воинственных набегах». Как нами было уже замечено выше, эта первичная соподчиненность имеет большие или меньшие размеры сообразно тому, будет ли окружающая среда и привычки жизни задерживать или благоприятствовать проявлению принудительной силы. Нижние калифорнийцы, о которых выше было говорено нами как о «безначальных», по словам Банкрофта, походят «на стада диких свиней, которые мечутся из стороны в сторону, руководясь своими единичными желаниями, собираясь сегодня вместе, а завтра разъединяясь, пока снова какая-нибудь случайность не заставит их соединиться впоследствии». «Вожди у чипеваев теперь совершенно бессильны», – говорит Франклин; и племена их живут небольшими бродячими бандами. Об абипонах, которые «не выносят земледелия и оседлой жизни», Дорицгоффер пишет: «Они не только не почитают своего кацика как господина, но и не платят ему дани и не оказывают ему никакого внимания, как это бывает обыкновенно у других племен». Подобные же отношения при подобных условиях встречаются и у других по типу несходных с ними племен. О бедуинах Бургхард замечает: «Шейх не имеет определенной власти»; а по словам другого писателя, вождь, «стесняющий их слишком тяжелыми узами власти, низлагается или оставляется ими и поступает в число обыкновенных членов племени или даже выходит из него».

Теперь, наметив первоначальное отсутствие политического контроля – сопротивление, которое он встречает при своем появлении, и обстоятельства, облегчающие возможность уклониться от него, мы можем задать себе вопросы: какие причины благоприятствуют его развитию? Таких причин несколько, и сообразно степени их кооперации вырабатывается и степень упрочения главенства.

§ 472. Между членами первоначальной группы, могущей представлять легкие видоизменения как в степени, так и в ходе своего развития, наверно выделяется один, пользующийся признаваемым за ним более высоким положением. Такое более высокое положение может иметь несколько видов, которые мы и рассмотрим.

Хотя в смысле ненормального, но мы должны указать на случаи, в которых главенство принадлежит человеку чуждому