Власть в погонах: Военные режимы в современном мире - Григорий Васильевич Голосов

С середины 2000-х годов Джамме перестал стесняться на выборах. Его доля голосов с каждым разом увеличивалась. Убедившись, что все в стране под его контролем, он начал совершать эксцентричные поступки, свойственные лидерам персоналистских диктатур. Не буду здесь перечислять все, упомяну лишь, что Джамме инициировал охоту на ведьм, причем в буквальном смысле: по мнению диктатора, в стране развелось слишком много злых волшебников, которые извели колдовством его любимую тещу. При этом сам Джамме утверждал, что может вылечить от СПИДа и астмы травяными отварами. В какой-то момент он собирался принять королевский титул, но потом отказался от этой идеи.

К очередным президентским выборам, которые состоялись в декабре 2016 года, вечному «номеру два» было уже под 70, и Джамме подобрал себе нового символического соперника, риелтора Адаму Бэрроу. Это была ошибка, потому что Бэрроу вышел из-под контроля и, воспользовавшись самоуверенностью Джамме и его нежеланием вникать в предвыборные тонкости, сумел грамотно организовать кампанию, проконтролировать подсчет голосов и выиграть выборы. Ошеломленный Джамме признал этот результат, но затем передумал. Однако было уже поздно. Население вышло на улицы. Региональный блок ЭКОВАС, у лидеров которого выходки Джамме уже давно вызывали раздражение, организовал военную интервенцию, и в результате Бэрроу занял-таки президентский пост. Впрочем, следует признать, что «демократизация по ошибке» – редкое явление. Обычно лидеры электоральных авторитарных режимов впадают в противоположную крайность, подстилая соломку даже на тех электоральных мероприятиях, результаты которых не сулят неожиданностей.

В заключение остановлюсь еще на одном необычном, но, в сущности, простом способе перехода от военного режима к демократии. Военные режимы обычно одерживают верх над вооруженной оппозицией. Однако иногда, особенно если повстанцам удается установить длительный контроль над какой-то частью страны, конфликты такого рода заходят в тупик и начинают обходиться властям слишком дорого. Тогда те вступают в переговоры с мятежниками, и если переговоры завершаются примирением, то за отказ от вооруженной борьбы повстанцы получают право на полноценное участие в политическом процессе. А это означает снятие политических ограничений и, стало быть, установление демократии.

Именно так закончились непрямые военные режимы в Сальвадоре, где в 1992 году Фронт национального освобождения имени Фарабундо Марти согласился сложить оружие в обмен на демократические преобразования, и в Гватемале, где четыре годя спустя мирный процесс завершился подписанием договора между правительством и коалицией повстанческих движений «Гватемальское национальное революционное единство». В обеих странах эти соглашения положили конец диктаторскому правлению. И также в обеих странах эти левые движения, придерживавшиеся во время вооруженной борьбы весьма радикальных взглядов, не преуспели в общественном переустройстве после демократизации. Чаще всего они проигрывали выборы, а если и выигрывали, то лишь после перехода на умеренные позиции.

9.2. Сложные процессы демократизации

Обратимся теперь к более сложным процессам демократизации, в которых задействован широкий круг игроков, как на схеме 2. Для внережимных акторов условия участия в политическом процессе гораздо более благоприятны, если завершению военного режима предшествует его либерализация, происходящая еще в рамках авторитарного порядка. Именно этим характеризуются случаи Чили и Бразилии, которые, собственно, и послужили важными источниками наблюдений при формировании транзитологического подхода. Предыстории переходов к демократии в этих странах ранее уже были рассмотрены. Поэтому данная глава во многом строится по принципу «а вот что было потом», известному нам из немецкого фильма про бегущую Лолу.

Как мы помним, режим Аугусто Пиночета в Чили с самого начала не отказывался от демократической перспективы, однако откладывал ее на длительный срок, в течение которого чилийское общество должно было подготовиться к возвращению выборной власти. До этого страна должна была обходиться без представительных институтов, а власть – оставаться в руках хунты. В качестве первого шага в этом направлении чилийские власти организовали в 1980 году конституционный референдум, на котором избиратели, впервые за долгий срок приглашенные к урнам для голосования, одобрили новый основной документ более чем двумя третями голосов при явке, превысившей 90 % (правда, для зарегистрированных избирателей голосование было обязательным).

Новая конституция определенно не была образцовой с точки зрения высоких демократических стандартов. Она предусматривала очень большой объем президентских полномочий, включая право назначать досрочные парламентские выборы. Некоторые из явно антидемократических положений документа были уже на этапе демократизации отменены путем референдума, однако любопытно отметить, что в целом эта конституция и сегодня остается в силе. Если кто-то из граждан Чили голосовал за проект, надеясь, что положительный исход референдума открывает хоть какой-то путь к демократии, то он не ошибся. Оппозиционно настроенными наблюдателями были задокументированы случаи нарушений – главным образом многократное голосование чиновников. Фальсификации при подсчете голосов тоже отмечались. В целом, однако, нарушения не были значительными.

Главный подвох принятого в 1980 году документа, как это часто бывает в авторитарных конституциях, содержался во временных и переходных положениях. Согласно этим положениям, Пиночет до 1988 года оставался президентом страны. Хунта сохранялась в качестве законодательного органа. Затем власть должна была перейти к президенту, утвержденному на восьмилетний срок еще одним референдумом. Причем именно референдумом, а не выборами: кандидата на президентский пост могла выдвинуть только хунта, и никто не сомневался, что таким кандидатом мог стать лишь сам Пиночет. Однако главным краткосрочным эффектом после вступления новой конституции в действие в 1981 году стала частичная легализация оппозиционных партий.

После переворота 1973 года все левые партии Чили, поддерживавшие правительство Сальвадора Альенде, были немедленно запрещены. Деятельность правых партий была сначала «приостановлена на неопределенный срок», а затем, в 1977 году, тоже запрещена. Даже после принятия конституции Пиночет довольно долго противился восстановлению партийной системы. Но конституция к этому обязывала, и в 1987 году хунта все же издала новый закон, согласно которому сохранялся запрет на деятельность партий, придерживавшихся «тоталитарных» (то есть коммунистических и социалистических) идеологий. Остальные получили право на легальное существование.

Этим немедленно воспользовались Христианско-демократическая партия (ХДП), которая до переворота была крупнейшей в Чили, и Радикальная партия. Обе до хунты считались центристскими. Разумеется, не нашлось препятствий к возобновлению деятельности правых партий, главной из которых ранее была Национальная партия. Она и правда возобновила деятельность, однако повестка старого консервативного либерализма в Чили была исчерпана. Представлять военный режим на политической арене охотно взялись новые правые силы: партии «Национальное обновление» и «Независимый демократический союз».

Левые партии, естественно, оказались в более сложной ситуации, усугубившейся тем, что за годы диктатуры чилийский левый лагерь стал еще более фрагментированным, чем во времена Альенде. Значительная часть актива выступала против любого участия в одобренной режимом деятельности, надеясь когда-нибудь покончить с хунтой вооруженным путем или организованными выступлениями рабочего класса. Однако из попыток такого рода ничего не вышло. В 1987 году значительная часть бывших социалистов, а также левых либералов, христианских демократов и даже коммунистов объединилась в Партию за демократию, которая тогда рассматривалась ее членами как «инструментальная организация», созданная исключительно для участия в политике в условиях введенных режимом ограничений.

Цель политического участия на тот момент была очевидной: нанести Пиночету поражение на предстоявшем референдуме, который, по планам властей, должен был надолго оставить за ним президентский пост. Пиночет, как кажется, не особенно опасался иного исхода. В конце 1987 года только что легализованная оппозиция казалась раздробленной и политически бессильной, едва ли способной что-то противопоставить колоссальным ресурсам режима. Однако уже в феврале 1988 года основные силы оппозиции объединились в специально созданную под референдум структуру, которая получила название «Согласие партий за демократию». Вопреки ожиданиям режима, в нее вошли легализованные партии разных идеологических направлений: умеренно правые (ХДП и Радикальная партия), левые (Партия за демократию), а также большое количество мелких групп. На практике к коалиции примкнули и активисты партий, остававшихся в подполье. Уже к лету 1988 года было ясно, что «Согласие» стало не только самой заметной, но и самой эффективной силой в кампании референдума, образовав ядро коалиции «Нет».

Коалиция «Да», поддерживавшая Пиночета, на этом фоне выглядела блекло. Она