Конфликт, война и революция: Проблема политики в концепциях международных отношений - Пол Келли

Я вижу перед собою животное, менее сильное, чем одни, менее проворное, чем другие, но, в общем, организованное лучше, чем какое-либо другое. Я вижу, как утоляет оно свой голод под каким-нибудь дубом и жажду – из первого встретившегося ему ручья; как находит оно ложе свое под тем же деревом, что доставило ему пищу, – и вот уже удовлетворены все его потребности [Там же, с. 48].

Не только изображение человечества здесь сильно отличается от стандартных аргументов о естественном состоянии, отличается и отношение людей к природе, в том числе к своей. Ключевая черта классических теорий общественного договора – конкуренция за ресурсы ради обеспечения самосохранения, однако здесь мы видим ограниченные естественные желания, которые полностью удовлетворяются. Естественное человечество живет в ситуации материального изобилия, и потому ему не за что конкурировать. Тело индивида хорошо приспосабливается к климату, поэтому он может достичь многого из того, чего современные люди добиваются орудиями труда и искусством. Индивиды наделены физической крепостью, в противном случае они бы погибли в детстве – это выживание сильнейшего, идея, которая окажет влияние на позднейшие теории эволюции. Первичная идея естественной адаптации отражается в том, как женщины приспособлены к вынашиванию детей и могут добывать себе пищу и находить убежище, даже когда они кормят своих младенцев. Руссо утверждает также, что многие вопросы, ограничивающие жизнь и создающие проблемы со здоровьем, – результат дурной жизни, излишеств или образа жизни в «цивилизованном» обществе. Отсутствие болезней дает основание думать, что естественное человечество обладало не меньшим здоровьем или было менее склонно вести несбалансированную жизнь, чем люди цивилизованного общества. Во многих отношениях люди в естественном состоянии похожи на всех остальных животных – Руссо даже проводит параллели с орангутангами Суматры и африканскими гориллами [Rousseau, 2011, p. 106]. Человеческая природа не сводится к животной физиологии, которую он описывает, это еще и потенциал для формирования идей и способность к «самосовершенствованию». Истоки выпадения человечества из благородного состояния дикаря лежат в человеческой воле и страстях. Знание, получаемое от органов чувств, объединяет нас с животными – например, обоняние хищника. При соединении его с волей мы получаем понятия потребности и последующего желания. Предположительно, в естественном состоянии это были примитивные желания:

Единственные блага в мире, которые ему известны, – это пища, самка и отдых; единственные беды, которых он страшится, – это боль и голод. Я говорю боль, а не смерть, ибо никогда животное не узнает, что такое – умереть, и знание того, что такое смерть и ужасы ее – это одно из первых приобретений, которые человек делает, отдаляясь от животного состояния [Руссо, 1969, с. 55–56].

В том, что Руссо отбрасывает естественный страх насильственной смерти, ярко выражается отрицание им самого важного момента в Гоббсовом естественном состоянии: стремления найти покой и выйти из естественного состояния. Чтобы бояться смерти, нужно иметь представление о «Я» и о его либо сохранении и продолжении за пределами времени, либо прекращении перед лицом вечности. Такого рода мысли предполагают сложные концепции, в которых естественное человеческое существо или животное нуждаться не будет, ибо к чему сложная, абстрактная мысль в мире минимальных нужд и изобилия? Язык – не то, что могут приобрести естественные люди, живущие в одиночку, а без языка способность человека к рассуждению невозможна.

В кратком обсуждении языка Руссо выдвигает глубокие положения, противоречащие стандартным моделям обучения языку, например он отдает предпочтение «наглядному определению» того рода, что можно найти у Августина или Джона Локка (которые предпочитали именование). Руссо характеризует язык как публичную практику, определяемую правилами грамматики, а не как частное каталогизирование мира объектов. Это обращение к языку – не просто отступление от темы. Возможно, описание естественного состояния у Руссо и опирается на опыт так называемых первобытных обществ, как их описывали путешественники и миссионеры, или на биологические спекуляции об эволюции, но в первую очередь это гипотетический мысленный эксперимент, доведенный до логического завершения попытками выявить и исключить все то, что является продуктом социализации. Если люди от природы не нуждаются в социализации (за исключением наиболее животных аспектов), то им не понадобятся язык и рациональное мышление, они не будут озабочены последствиями и, более того, у них будут отсутствовать моральные концепции, способность к этическому суждению или способность различать добро и зло, то есть добродетель и порок. Естественное состояние – это состояние до появления морали, потому что в нем нет возможности концептуализации морального опыта, даже если у людей есть основа моральной психологии.

Переосмысление эгоистического интереса: amour de soi-même и amour propre

Хотя люди в естественном состоянии примитивны, они не просто животные. В человеческой психологии есть элементы, которые естественны, но свою значимость получают только при образовании общества и вызванном им росте неравенства. Для человеческой природы главное значение имеет возможность совершенствования, понимаемая как способность обучаться и улучшать себя в обучении. В естественном состоянии возможностей для обучения мало; тем не менее эта способность позволяет людям разрабатывать стратегии с целью избежать боли и приспособиться к риску. Но это еще не все. Человечество также наделено естественным чувством жалости, которое проявляется в базовой способности человека проливать слезы при виде страданий и боли – иначе зачем бы нам были нужны слезные протоки, задается вопросом Руссо. Жалость – естественная способность распознавать боль и разделять ее в воображении, признавая, что она есть у других. Руссо утверждает, что самые что ни на есть эгоистические теории человеческой психологии (например, в «Басне о пчелах» Бернара Мандевиля; 1714) все равно признают воздействие жалости даже на самые черствые сердца. Цель Руссо – не разработать исчерпывающую теорию морали, но признать, что наша природная психология сложнее, чем хотят показать упрощенные теории рационального эгоизма. Рациональные эгоисты, такие как Гоббс, предполагают, что эгоистический интерес непротиворечив, однако Руссо проводит важное различие внутри концепции собственного интереса или озабоченности собой:

Мы путаем самолюбие [amour propre] с любовью к себе [amour de soi-même], две страсти, которые очень разнятся по своей природе и по своему действию. Любовь к себе – естественное чувство, которое движет каждым животным, заставляя его заботиться о своем сохранении, и которое, направляемое в человеке разумом и преобразованное жалостью, производит человечность и жалость. Самолюбие – всего лишь чувство, которое относительно, искусственно и рождается в обществе, побуждающем каждого индивида ценить себя более какого-либо другого, которое вдохновляет людей на все то зло, которое они друг другу причиняют, и которое является истинным источником чести [Rousseau, 2011, p. 117].

Все люди питают естественное желание выжить и преодолеть боль, вызываемую холодом и голодом, также они любят удовольствие, пусть и в виде простых, замкнутых в себе развлечений. Вместе с жалостью они приобретают мотив для того, чтобы идентифицироваться и чувствовать отвращение при виде боли и страданий. Но в природе у них нет чувства себя в соотнесенности с другими, потому что это потребовало бы общительности, которая не является естественной. Когда развиваются общественные отношения, тогда возникает ощущение себя как заслуживающего признания, а значит, и самолюбие: чувство того, что нам нечто полагается, а нам в этом отказывают другие люди, общественные институты или общественные структуры.

Понятие самолюбия играет важную роль в «Рассуждении». Несмотря на то, что Руссо, несомненно, возлагает вину за рост пороков и неравенства на это эгоистическое понимание своей ценности, данная идея также лежит в основе притязания на равное признание, которое он защищает во всем своем творчестве. В некоторых пассажах автобиографической «Исповеди», где описывается, как он служил лакеем, раскрывается именно это чувство уязвленного самолюбия. Кроме того, чувство того, что другие нам что-то должны, способствующее возникновению неравенства в общественных отношениях, институционализируется в теориях общественного договора, которые он критикует. Благородный дикарь в естественном состоянии не имеет причин сравнивать себя с другими, он имеет только способность видеть и воспринимать мир своими собственными чувствами, потому статус других для него полная загадка. И тем не менее это чувство других в сравнении с собой – первичный продукт общества и фундаментальное отношение, которое лежит в основе моральных и политических концепций. Как только