Конфликт, война и революция: Проблема политики в концепциях международных отношений - Пол Келли

частные или фракционные интересы никуда не деваются и иногда вступают в конфликт с общей волей. Когда это происходит, закон государства может принудить нас действовать сообразно общей воле, но это создает один из самых поразительных парадоксов в аргументации Руссо:

Итак, чтобы общественное соглашение не стало пустою формальностью, оно молчаливо включает в себя такое обязательство, которое одно только может дать силу другим обязательствам: если кто-либо откажется подчиниться общей воле, то он будет к этому принужден всем Организмом, а это означает не что иное, как то, что его силою принудят быть свободным [Руссо, 1969, с. 164].

Свобода учреждается общей волей, поэтому, если мы желаем какого-то действия, противного ей, мы желаем нашей собственной несвободы и нас могут освободить по закону государства. Это парадоксальное заявление глубоко противоречиво. Хотя многие согласятся с тем, что государство может принудить нас действовать в наших собственных интересах и помешать нам по невежеству навредить себе или своим долгосрочным интересам, Руссо идет дальше, утверждая, что такое принуждение не только благотворно для нас, оно делает нас свободными.

Правительство, законодатель и конституция

Проблема общей воли будет сохраняться на протяжении всей книги Руссо, но в целом обсуждение может быть разделено на две части: институциональное проявление и условия общей воли и необходимые общественные и экономические условия, которые обсуждаются в следующем разделе. Институциональные условия вводят дальнейшую разработку спорного аспекта теории Руссо, олицетворяемого фигурой Законодателя. Обсуждение Законодателя продолжает изложение темы общей воли, но переносит внимание с содержания общей воли на конституцию и институты, поддерживающие ее. Законодателя Руссо вводит следующим образом:

Для того чтобы открыть наилучшие правила общежития, подобающие народам, нужен ум высокий, который видел бы все страсти людей и не испытывал ни одной из них; который не имел бы ничего общего с нашею природой, но знал ее в совершенстве; чье счастье не зависело бы от нас, но кто согласился бы все же заняться нашим счастьем; наконец, такой, который, уготовляя себе славу в отдаленном будущем, готов был бы трудиться в одном веке, а пожинать плоды в другом [Руссо, 1969, с. 179].

И далее:

Законодатель – во всех отношениях человек необыкновенный в Государстве. Если он должен быть таковым по своим дарованиям, то не в меньшей мере должен он быть таковым по своей роли. Это – не магистратура; это – не суверенитет. Эта роль учредителя Республики совершенно не входит в ее учреждение. Это – должность особая и высшая, не имеющая ничего общего с властью человеческой. Ибо если тот, кто повелевает людьми, не должен властвовать над законами, то и тот, кто властвует над законами, также не должен повелевать людьми [Там же, с. 180].

Руссо говорит о Законодателе так, как будто тот наделен божественными свойствами. Однако сравнение с полумифическим статусом Ликурга (законодателя Спарты) или Солона (законодателя Афин) не должно вводить в заблуждение, потому что основной его тезис знаком нам по более современным примерам. Его суть состоит в том, что Законодатель – источник законов, конституции, но при этом он не является активной частью государства или сувереном. Тем самым Законодатели находятся вне государства, подобно тому как отцы-основатели США стоят вне самого этого основания. (В США первоначальному замыслу авторов Конституции некоторыми консервативными юристами, например Обществом федералистов, придается почти сакральное значение.) Или же они напоминают Мустафу Кемаля в Турецкой Республике, где его влияние и лидерство рассматривались как нечто находящееся за пределами образования государства, но конституция приобретает свой статус именно от такого рода фигуры. Находясь за пределами конституции, Законодатель может даровать конституцию, не будучи при этом вовлечен в ее интерпретацию или применение; в теории Руссо эта задача остается за магистратурами или судьями в современных конституциях, чья власть устанавливается и в то же время ограничивается конституцией. Даровав закон и уйдя с политической сцены, Законодатель не может действовать вопреки общей воле, потому что не может занимать чью-либо сторону или отдавать предпочтение тому или иному мировоззрению или партии. Однако самая важная функция Законодателя в том, что он может стать бесстрастным или внеполитическим ориентиром для идентичности и характера народа и тем самым дать содержание общей воле.

Итак, еще один ответ, который Руссо дает на вопрос «Что такое общая воля?»: предписания конституции, которая придает народу транспоколенческий характер. Приверженность конституции, проистекающая из едва ли священного характера Законодателя, подкрепляется уважением к нему и тем, как конституция формирует характер гражданина, обеспечивая стабильность народа на протяжении длительного времени. Стабильность возникает из моральной социализации народа в приверженности институтам государства. Но для того, чтобы этот путь увенчался удачей, государство должно быть образовано таким образом, чтобы отдавать приоритет конституции как институционализации общей воли. В общей воле Руссо не может быть возможностей для возникновения фракций или партий. Для Руссо это вызов, потому что он также полагает, что выборная аристократия – наилучшая форма правления для свободного государства.

Выборная аристократия может рассматриваться как отражение формы репрезентативной демократии, возникшей в XIX в., но Руссо не питает симпатий к британской конституции, которая так поразила его предшественника Монтескьё. Для того чтобы исключить фракции или партии, его конституция не разрешает образовывать промежуточные ассоциации между людьми и правительством, которые бы дали общественное основание для дифференциации и раскола. Любая группа с ограниченным или избирательным членством внутри политического организма враждебна общей воле и потому должна быть распущена или запрещена. Тем самым исключаются церкви, гильдии, профсоюзы, братства и такие институты, как университеты, если только они не проводники воли суверена. Особенно спорными в его эпоху казались его взгляды на религию, которые привели к тому, что его осудили как католический архиепископ Парижа, так и кальвинистские власти Женевы, и ему пришлось покинуть Францию. Глава «О гражданской религии» (книга IV, глава VIII) утверждает, что религия или публичная доктрина – важный механизм образования и социализации граждан, а также сплочения политического организма как единой транспоколенческой единицы, но, утверждая ценность религии на социологических или политических основаниях, Руссо открыто отвергает притязания христианства на то, чтобы стать гражданской религией.

Руссо различает три основных типа религий: религию человека, религию гражданина и религию священников. Религия человека – главная доктрина христианского вероучения. Она занимается только смыслом и руководством индивидуальной жизни и не имеет политического значения. Руссо утверждает, что таково было положение первых христиан в Римской империи до тех пор, пока их численность не выросла. Религия гражданина – это языческая религия древнего мира, которая ограничена политическим обществом. Боги в ней сугубо локальные, однако поклонение им поддерживает моральные и культурные связи, которые позволяют гражданам любить республику, служить ей и в конечном счете умирать за нее. Религия гражданина отличается от религии человека или раннего христианства, потому что она не всецело индивидуальна и в то же время не универсальна. Этот универсальный аспект христианства становится проблематичным, когда он связывается с третьим типом религии, религией священников. Когда каста священников существует внутри политического общества – причем Руссо признает, что здесь католицизм в чем-то сближается с японским синтоизмом или тибетским буддизмом, – образуется конкурирующая иерархия и общество внутри государства, которые пестуют различие между верующими и неверующими, а также выдвигает альтернативные притязания на авторитет и власть. Здесь враждебное отношение Руссо к религии священников перекликается с идеями Гоббса, высказанными в IV части «Левиафана».

Аргументы Руссо против промежуточных ассоциаций и церквей послужили поводом для его обвинения некоторыми более поздними исследователями в «тоталитаризме», поскольку именно такое полное подчинение государству или партии является отличительной чертой тоталитарного государства. Конституция добивается успеха, когда становится фокусом внимания граждан, решающих, как собою управлять, или выбирающих своих магистратов; она также формирует у них представление о себе как о свободном народе. Хотя свобода – добродетель граждан, а не просто республик, Руссо связывает республиканский идеал со своей приверженностью индивидуальности, утверждая, что характер действительно свободной личности достигается в жизни с другими, в качестве части свободного народа. Этот коммунитарный аспект свободы далее разрабатывается у Руссо в его описании социологических и экономических условий образования свободного народа.

Условия для свободного народа

Конституция –