Конфликт, война и революция: Проблема политики в концепциях международных отношений - Пол Келли

Итак, если мы устраним из общественного соглашения то, что не составляет его сущности, то мы найдем, что оно сводится к следующим положениям: Каждый из нас передает в общее достояние и ставит под высшее руководство общей воли свою личность и все свои силы, и в результате для нас всех вместе каждый член превращается в нераздельную часть целого [Руссо, 1969, с. 161].

В основе аргументации Руссо лежит простая идея: если все подчинят себя всем остальным, они одновременно станут и властителями, и подданными, а затем эти два статуса отменят друг друга – и все господство исчезнет в новой ассоциации равных, одновременно и управляющей, и управляемой. Центральное место в этой идее свободной ассоциации у Руссо занимает общая воля. Это понятие известно своей неуловимостью, однако оно же представляет его ответ на вопрос, что такое суверен. Суверен – это общая воля: суверенитет существует, только когда существует общая воля, потому что это постоянное свойство народа, в отличие от скопления индивидов или множества. Только когда у народа есть общая воля, народ может существовать в качестве суверенного. Как следствие, суверенитет не может быть отчужден или передан какому-то агенту, как утверждали Гоббс и Локк. Отдать суверенитет – значит его уничтожить. Одно из следствий этого радикального тезиса: многие из политических образований, существующих на международной арене, – не суверенные государства, чем бы они ни были. Хотя Руссо не отождествляет прямо понятия государства и суверена, как это делает Гоббс, неясно, считал ли он, что могут быть государства без суверенитета. Если такие несуверенные государства есть, то тогда они ничтожны и не могут нормативно претендовать на признание.

Идея общей воли – решение проблемы ассоциации свободных людей, но что такое общая воля? Сложный ответ Руссо на этот вопрос составляет основную часть «Общественного договора». Самый важный элемент его аргументации – в том, что она источник легитимного правления народом, который был учрежден правильным образом, поэтому не может быть закона или политического права без общей воли. Однако, если это черта правильно учрежденного народа, она должна брать начало в индивидах, которые образуют этот народ, поэтому общую волю нужно прежде всего искать в отдельных людях, в народ включенных. Индивиды, собирающиеся в свободную ассоциацию, управляемую общей волей, должны сами быть способны волить эту общую волю. А также они должны уметь отличить общую волю от других видов воли. Обсуждение общей воли у Руссо включает в себя способы ее отличия от частной воли или от совокупной воли или воли большинства. Поэтому нужно сосредоточиться на содержании или объекте общей воли, а не на ее процедуре или формальной особенности, такой как проверка на универсальность, предложенная Иммануилом Кантом, развивавшим гипотезу Руссо. У каждого индивида есть его собственная воля как источник действий, которые он хочет осуществить. Она может быть полностью частной, поскольку человек может хотеть удовлетворения отдельного желания, которое у него может иметься, но которое не разделяют остальные. Так, частный гражданин в демократии, которому случилось быть профессором университета, может желать, чтобы государство оказывало университетам государственную поддержку. Он может утверждать, что это общее благо и что другим это тоже выгодно, но это все равно считается частным актом воления, потому что он в конечном счете хочет удовлетворения своего собственного частного желания. Частный или личный интерес – это не общая воля.

Подобным образом большинство может желать чего-то, что является совокупностью частных воль, потому может случиться так, что множество людей разделяют одно и то же желание – большинство может хотеть сокращения налогов, если множество индивидов придут к этому выводу на основе оценки своего личного финансового положения; но это не будет общей волей. Воля большинства – не общая воля, поэтому Руссо верит, что воля большинства может быть обойдена волей меньшинства, которое тем не менее выражает общую волю – на том основании, что большинство выражает волю, являющуюся совокупностью частных воль, тогда как меньшинство выражает волю как политически активный гражданин, а не как частные индивиды, которым случилось желать одного и того же. Примером может быть тот случай, когда большинство желает лишить меньшинство каких-либо его прав. Конечно, такое утверждение вызывает много вопросов. Оно переводит проблему того, что такое общая воля, в вопрос о том, что значит иметь волю в качестве гражданина. Руссо не предложил формального теста на общую волю, поэтому нам пришлось самим искать примеры, которые могли бы выдержать этот тест, однако он все-таки оставил некоторые зацепки.

– Общая воля не может быть репрезентирована, поэтому любое коллективное решение, передающее политическую власть другому классу, лицу или органу, не может считаться примером общей воли.

– Точно так же общая воля не может быть разделена или вести к разрушению государства или политического организма; следовательно, акт раскола, фрагментации или подчинения не может быть примером общей воли. Поскольку Руссо довольно скептически относится к сфере международной политики, это условие может даже запрещать делиться суверенитетом в рамках договора, как этого требуют некоторые современные институты, такие как Европейский союз или Международный трибунал по уголовным делам – два крайне спорных примера объединения суверенитетов в общее целое.

– В более спекулятивном ключе общая воля выражается в правилах и законах, которые призваны поддерживать и оберегать ассоциацию равных, в частности в равенстве перед законом и в условиях, которые поддерживают этот статус политически равных, каковые могут включать в себя социальные и экономические меры, предотвращающие зависимость и отводящие угрозу образования отношений, которые бы подрывали общность, необходимую для равного гражданства. Суждения о равной защите законом противоречивы, но один яркий признак того, что общая воля действительно является общей, – отсутствие какой бы то ни было отсылки к частной группе, благу или выгоде, которые могут давать преимущество отдельным индивидам или группе людей.

Поскольку общая воля – не воля большинства, мы не можем полагаться на решения большинства, чтобы раскрыть эту волю, хотя Руссо и уделяет много внимания тому, как она могла бы работать с точки зрения правил принятия решений. Поскольку общая воля не может репрезентироваться и в то же время не может отчуждаться, процесс принятия решений должен быть партиципаторным. Как следствие, многие современные комментаторы считают Руссо ранним представителем партиципаторной демократии, в которой взаимодействие публичной делиберации и принятия решений порождает народную волю, свободную от распрей и разделений. Его утверждение о том, что общая воля по определению не ошибается, также дает некоторое подтверждение этой линии аргументации в пользу делиберативного решения. Поскольку она является результатом конститутивного процесса, общая воля – не тот вид суждения, который может быть ошибочным. Это не просто коллективное суждение по какому-то вопросу, например о том, как максимизировать национальный доход или бороться с эпидемией. Однако некоторые политические суждения, например о том, как обезопасить государство, все равно затрагивают фактические вопросы, поэтому модель делиберации не подходит ко всему идеально. Обсуждение учреждения свободного народа, обладающего общей волей, вскоре превращается в обсуждение форм правления, которое, как ясно дает понять Руссо, категориально отличается от вопроса о природе суверенитета. Но прежде, чем обратиться к правлению, нужно отметить еще один, последний элемент в доводах Руссо об общей воле.

Руссо признает, что свободный народ состоит из индивидов, у которых есть как частные, так и общественные и общие интересы, которых они могут желать. Одни из этих частных интересов (такие, как самосохранение и защита) естественны и важны, другие могут покушаться на верховенство общей воли. Тогда как он разбирается с потенциальным разделением в душе? Во-первых, превосходство общей воли подсказывает, что в изначальном конститутивном акте наша природа меняется и приоритет индивидуальных мотивов уступает дорогу новой идентичности гражданина. Следовательно, мы могли бы описать изначальный договор у Руссо как «договор об обращении», потому что заключившие его люди превращаются в новых людей, точно так же как меняются люди, прошедшие религиозное обращение (например, апостол Павел). Как именно и почему это должно случиться, остается загадкой. Однако Руссо утверждает также, что изначальное соглашение работает не по волшебству и наши