Вечный Китай. Полная история великой цивилизации - Адриано Мадаро

К середине 1980-х годов речь шла уже не о «двух скоростях», а о разных скоростях для разных Китаев. Даже валюта раскололась надвое: одна – народная, все более жалкая и презираемая; другая – для иностранцев и бизнесменов, все более ценная и желанная. С появлением валютного сертификата[275] произошел всплеск черного рынка, подпольных обменников, к которым полиция относилась снисходительно. Фактически была создана двухуровневая денежная система с двумя обменными курсами: официальным и «подпольным», который теперь стал почти официальным и пользовался поддержкой самих государственных служащих. Доллар США стал единственным регулятором черного рынка.

Разумеется, эта двойная валютная система породила вопиющую ситуацию: с одной стороны, небольшой состоятельный социальный слой, владеющий и обменными сертификатами, и долларами, что позволяло им вести безбедное существование и приобретать товары, обычно предназначенные для иностранцев, и даже наслаждаться уровнем жизни, весьма схожим с уровнем жизни богатых китайцев в Гонконге, Сингапуре или на Тайване; с другой стороны, большинство «заточено» на презренную народную валюту, обречено влачить привычное существование, если не хуже прежнего стандарта.

Разрыв между этими двумя реальностями стал неприемлемым: каждый отчаянно стремился заполучить валютные сертификаты или доллары, готовый на все ради накопления хоть сколь-нибудь значимого запаса иностранной валюты, тем самым лишая банки их привычных микродепозитов и вызывая серьезный финансовый кризис в государственной системе. Деньги больше не возвращались в банки: во-первых, из-за невозможности сбережений вследствие инфляции и высокой стоимости иностранной валюты; во-вторых, потому что деньги прятали дома в ожидании возможности потратить их на потребительские товары, доступные только в магазинах для иностранцев или на черном рынке.

На этом фоне процветала легализованная коррупция. Вновь появилась фигура, некогда заклейменная Мао, – «компрадор», спекулянт, который в старом Китае вел дела с иностранцами в ущерб народу.

Теперь же, действуя в условиях монополии, новый «компрадор» находился под защитой влиятельных политических друзей, получавших щедрые взятки.

Незаконный импорт автомобилей, телевизоров, холодильников, компьютеров и других иностранных товаров при полной фискальной свободе и последующем уклонении от уплаты налогов беспрепятственно наводнял рынок по монопольным ценам, выкачивая деньги из покупателей, в том числе и государственных компаний.

В особенности в знаменитых «особых зонах» процветала мелкая «компрадорская» буржуазия, взращенная совместными китайско-иностранными предприятиями, где ключевую и весьма разрушительную роль играли китайцы из Гонконга, Сингапура, Тайваня, а также из Калифорнии, Австралии, Канады и Юго-Восточной Азии. Через эти многочисленные каналы в Китай проникали легкомысленные и крайне эфемерные потребительские тренды, абсолютно чуждые местной культуре, включая порнографические видеокассеты.

Как объяснить такой расцвет торговли? Кассеты, разумеется, появились вслед за видеомагнитофонами – новшеством для Китая, запрещенном правительством. Тем не менее, рынок существовал и, по всей видимости, процветал. Первыми покупателями, вероятно, стали государственные служащие или бюрократы, обогащавшиеся за счет взяток и откатов, затем валютчики и торговцы черного рынка, не говоря уже о новой политической или околополитической буржуазии, жившей за счет привилегий и высокого покровительства.

Таким образом, «двойная скорость» породила разложение, став первопричиной серьезного морального упадка. Безудержное принятие дэновского «либерализма», вопреки всем прежним учениям маоистов, привело Китай к ужасающему нравственному краху.

Именно тогда возник проект «перестройки» в духе дэновской теологизации. Отказавшись от идеологической строгости и приоткрыв дверь для ветра перемен, которого Мао опасался и не переносил, в страну проникли микробы давно забытых болезней. Возможно, Дэн считал это приемлемой и необходимой платой. Но в тот момент, когда он либерализовал древнюю конфуцианскую мораль, униженную маоистами, Дэн должен был понимать, что вскоре последует обвал. Страна «двух скоростей» могла уживаться с конфуцианским идеалом вечного компромисса лишь до тех пор, пока ценой не становилась коррупция. С энтузиазмом заново открыв для себя Конфуция, Дэн автоматически утратил свой авторитет.

Мудрец был историческим врагом не только Мао, но и Дэна. Дело в том, что оба лидера, пусть и в разной степени и стиле, переняли конфуцианский менталитет, который, по сути, является извечным китайским мировоззрением. Но если Мао боялся статичности конфуцианской идеи и невозможности использовать ее для проекта непрерывной революции, то Дэн, напротив, должен был опасаться ее как носителя древней морали, способной вызвать новую моральную революцию.

Триумфальное «возвращение» Конфуция бросило вызов авторитету маоистских догм. О нем говорили все более открыто, и в итоге даже нашлись удивительные параллели. Критика Конфуция, предпринятая «Великим кормчим», в конечном счете, оказалась ничтожной по сравнению с жестокими преследованиями, которым подверглись конфуцианские ученые во времена Цинь Шихуанди в III веке до н. э., когда были заживо погребены 500 знаменитых «си»[276]. Маоистские «гонения» были по большей части словесными – суровыми моральными осуждениями мудреца и его последователей, обвиненных в полнейшей неспособности содействовать революции и напротив, в «ядовитости» архаичного мышления, защищающего ультрареакционное общество. Они представляли собой опасное препятствие на пути к освобождению Китая.

Месть Конфуция свершилась

Летом 1986 года я нарочно отправился в долгое путешествие на поезде вглубь Китая, проезжая через Шаньдун – родину Конфуция. Отсталость региона поражала. Я был удивлен столь очевидным отставанием. Из Цзинаня я поехал в Тайань, а оттуда, через сонную, медленно движущуюся страну хлопка и кукурузы, в Цюйфу.

Крошечная деревушка, где за пятьсот лет до Рождества Христова родился Конфуций, показалась мне образцом застоя. Реформы коснулись ее лишь новой красивой гостиницей, но, похоже, она была обречена на скорый упадок из-за отсутствия должного ухода. Заведение доверили команде молодых людей, которые явно не понимали своей задачи и не были к ней готовы.

Конечно, единственной достопримечательностью Цюйфу всегда был он – Мудрец. Мы посещаем его дом (то есть место, где он родился, ведь нынешней резиденции всего два века), его храм и его гробницу, которая на самом деле является кладбищем со ста тысячами захоронений – так много потомков у семьи Кун.

Повсюду, в этих трех святынях, я видел толпы набожных паломников. Реставрация шла полным ходом, с благословения властей, жаждущих новых свершений во имя Кун-цзы. Восстановленный по всем правилам, Конфуций улыбался в полумраке своего великолепно отреставрированного храма, купаясь в ароматных клубах благовоний. Иконоборческая волна «красных гвардейцев» здесь не прошла: кто-то, видимо, Чжоу Эньлай, предусмотрительно остановил ее, отправив армию на защиту «святых мест». Это была мудрая мера предосторожности, которую следовало принять на будущее.

Тогда это не было секретом, да и в последующие годы, когда в семьях и даже квартирах многих членов партии вновь свободно почитали Конфуция и появились алтари, посвященные великому мудрецу. Помню, на мою спутницу произвело сильное впечатление, что я был поражен этому и