Домашний быт русских цариц в XVI и XVII столетиях - Иван Егорович Забелин

травы, которою испортить и уморить государыню царицу. И он, Афонька, ему, Ваське, тое травы не дал; а хотел тем делом, как государыню царицу уморить до смерти, промышлять сам…». Говорил ему, Афоньке, Васька Мещерка: будет только от той травы государыня царица не умрет, ино б ей какую спону сделать. Афонька к тому слову молвил: «Я-де то сделаю, буде не умрет, и она сама над собою то сделает». Он и в тюрьме говорил: делать было ему то дело над государынею царицею так: напускать по ветру на зоре, на утреной или на вечерней, с которой стороны ветр идет, с призывательными словами говорить: «Народил да Сатанаил! Я вам верую, сослужите мне мою службу и отнесите песку и бросите на человека, на кого их пошлет».

Он же, Афонька, сказал: «Испортил он пушкаря Сусальника, а как ему имя – того не упомнит,– напустил на него беса, и бес его забил до смерти. И кого он, Афонька, похочет испортить, и он наговаривает на соль и призывает бесов, Народила и Сатанаила, и иных бесов; и к тем людям тех бесов посылает, а бесов он знает, – как их призовет, и бесы к нему приходят, старые и молодые, и что им велит, и они то делают, а он в них верует».

По этому поводу, что на пушкаря был напущен Афонькою бес и бес его забил до смерти, был произведен розыск по всей Пушкарской слободе для отыскания пушкаря Сусальника. Все московские пушкари 288 чел. удостоверили, что было у них с прозвищем Сусальника два человека – и те померли, одному смерть учинилась скорая с хмелю от черной болезни и умер без причастия, что и могло подтверждать показание Афоньки. Говорил еще Афонька: знается он с гулящим человеком, живет на Ваганькове, зовут его Фомка Андреев Путимец. Тот Фомка всякое ведовство знает больше его, Афоньки; у него, у Фомки, есть такая книга, которою призывают бесов. И о том он, Афонька, с ним, Фомкою, говаривал, и не одинова, как бы испортить и уморить государыню царицу; и Фомка ему сказал, чтоб дал ему сроку, а он, Фомка, о том, как испортить и уморить государыню царицу, подумает.

Дальше Афонька говорил: учили его отречися Христа в Путивле казак Васька, а на Москве – гулящий человек Фомка Путимец. Первое – велели ему снять крест с себя и положить под пяту и ступить назад трижды и говорить: «Подите, бесы, ко мне, я вам верую, а вы мне служите, какую службу вас заставлю».

После того допрашивали Афоньку, кого он именно испортил и кого женок для воровства приворачивал. На эти вопросы он отвечал оговором на некоторых людей, которых по сыску на лицо не оказывалось, или оказывался напрасный оговор на них. Он рассказывал, что для воровства приворотил к себе женку, Наташкою звали, и воровал с нею с год; и та женка от него съехала в Ярославль к мужу, а муж у ней в Ярославле коновал, посадской человек (таких людей в Ярославле не сыскано). Да он же для воровства приворотил к себе женку Любку, а сидела она в Тесемном ряду и ныне сошла с Москвы безвестно. А на службах он, Афонька, для воровства многих женок к себе приворачивал, да на Москве и в городах многих людей порчивал, и от той его порчи многие люди померли. Воровал он также с женкою, Анискою зовут; и «как с нею воровать не похотел, и она, Аниска, на него грозилась, хотела его испортить и сделать чернее земли». Так как эта женка Аниска по оговору Афоньки являлась тоже колдуньею, то о ней произведен был розыск в Стрелецком приказе Жукова, где жила Аниска. Матери и жены всего Приказа, 600 чел., сказали в Божью правду, что стрелецкую женку Аниску они знают и воровства за нею и всякого дурна и ведовства не слыхали, жена она добрая.

Афонька оговорил также муромца Дмитрия Борисова, что будто Борисов просил у него такого коренья, чем бы ему в Верху прислужиться, чтоб его любили бояре; что такое коренье у него хранилось на дворе Ивана Стрешнева и пр. И это все оказалось лживым поклепом.

Афонька оговорил еще двух держальников[230] Ивана Стрешнева, будто один из них, Истома Темирязев, говорил ему, Афоньке, что «Стрешнева жена Матрена не сможет (испортить государыню царицу), а надобно такого человека добыть, чтоб испортил того, кому мы служим… Пока разыскивали Истому, Афонька покаялся, что поклепал его напрасно, то же произошло и с другим держальником – Михаилом Савиным. А поклепал их по недружбе за то, как он жил у Стрешнева во дворе, и по их насердке ему, Афоньке, от боярина его, от Ивана Стрешнева, и не одинова поученье было».

Снова допросили Афоньку, чтоб сказал про то правду: бесов он призывает коим обычаем? Он сказал, что бесов призывает с прежними словами, что говорил наперед сего. У него в те поры есть трава, а без травы к нему бесы не придут, потому что бесы ту траву любят. Потом, постояв, он молвил, что и без травы к нему бесы придут. Затем спросили его: может ли он призвать бесов теперь? Нет, ответил, бесов ныне призвать не умеет, да и то сказал, что и сам себе пособить не может.

Наконец, после всех тех распросов Афоньку стали пытать, чтоб он сказал именно, по чьему умышленью он хотел портить государыню царицу и коим обычаем было ему портить? Было ему на пытке 40 ударов. Он при этом свалил вину снова на Истому Темирязева, говоря, что портить царицу велел ему Истома, давал ему за то два ведра вина да 5 руб. денег.

Как водилось, все распросные речи Афоньки были записаны и затем при новых допросах были ему прочитаны, все ли так написано. Он сознался, что все так написано, что во всем том виноват, что говорил. Для следователей самым важнейшим делом было дознаться, какие отношения Афонька имел с государевым Верхом, т.е. с Дворцом; кто ближние люди его знают и к ним он приходил ли, и дворовые люди есть ли у него знакомцы? Снова у пытки он допрашиван накрепко, чтоб сказал вправду, кто его научал портить и уморить государыню царицу и за что такое непристойное дело ему было делать, самому ль или кем иным такого воровского дела доходить? Он сказывал прежде, что ему велел государыню царицу портить и уморить до смерти стрелец Васька Мещерка да гулящий Фомка, и то дело не статочное: за что таким худым