Вооружение Одиссея. Философское путешествие в мир эволюционной антропологии - Юрий Павлович Вяземский

Юнг упрекал сознание в том, что, в отличие от «не знающих проблем инстинктов»82, сознание, дескать, причиняет нам множество хлопот, неудобств и неуверенностей. – Но помилуйте, эта наша неуверенная хлопотливость, может статься, – самое в нас интересное и продуктивное.

Фрейд называл сознание «бедным» и считал, что оно совершенно не защищено от нашей внутренней действительности. На мой взгляд, оно дважды защищено: сперва бессознательным, а затем предсознательным. Заключив сделку с Волей, сознание может долго и упорно игнорировать диктат потребностей, в том числе доминирующих. Оно иногда аргументирует вытеснение, часто идеологизирует нормирование, почти всегда опровергает существование в нас «теневой экономики», потребностных «серых кардиналов» и волевых «воров в законе». Сознание – бедное? У невротиков – может быть. У здоровых людей я слишком часто наблюдал, как сознание, вооружившись адлеровским здравым смыслом, помогало превращать в бедняков творческое предсознательное и потребностное бессознательное, проводило, так сказать, приватизацию по-русски.

Симонов называет сознание консервативным83. Он лишь отчасти прав. У сознания, как мне представляется, есть три слоя. Первый приспособлен для общения со сверхсознанием; его я предлагаю назвать креативным. Второй – для общения с самим собой: теоретический. Третий – для взаимодействия с подсознанием: стереотипный. Когда-нибудь я подробнее на этих слоях остановлюсь. А сейчас отмечу, что консервативен лишь третий слой сознания, тот, что граничит с подсознанием и содержит разные формулы, каноны и догмы.

Вы видели, я многие обвинения пытался отвести от сознания. А сам я готов упрекнуть его в том, в чем его сравнительно редко упрекают:

1. Сознание достаточно социально, общественно и, стало быть, малоиндивидуально. Симонов определяет человеческое сознание как «знание, которое может быть передано, разделено с другими членами сообщества»84. «Осознать – значит приобрести потенциальную возможность сообщить, передать свое знание другому, в том числе другим поколениям в виде памятников культуры»85. «Со-знание» – так любит писать Симонов. Вы понимаете, что из такого определения следует? Ты передал, тебе передали – где же в этом передаваемом и переданном, унаследованном и завещанном, где во всем этом ты сам, твоя неповторимая индивидуальность, невыразимая личность? Сколько новых слов я придумал? Чужими словами ведь разговариваю, чужие понятия использую, чужими мыслями думаю. Чувства – это вроде бы мое, но как только я начну их описывать, так сразу сублимируется нечто от Фрейда, что-то перефразируется из Пушкина, открывается некое из Библии, или из Корана, или из Алмазной сутры… И ладно бы из этих источников…

2. Сознание наше не так глубоко, как нам того хотелось бы. Об этом писали и Юнг86 и Бергсон87. Блаженный Августин заметил, что, как правило, величайшее знание приходит к людям в непонятийной форме. И задолго до Августина это осознали, скажем, китайские даосы.

§ 159

Подводя итог нашей гипотетической психографии, хочу подчеркнуть: решает, выбирает, «вытесняет», «сублимирует», «цензирует» и т. п. трансцендентальная Воля, а не психические структуры.

Подавляющее большинство психических вопросов Воля решает на бессознательном уровне, так что мы даже не знаем о том, что решение состоялось и воплощено в действие. И лишь самые сложные, самые конфликтные по отношению к внешней реальности и внутренней потребностной действительности проблемы Воля выносит на суд сознания и его предсознательных секретаря и помощника. Возникает то психическое явление, которое древние стоики именовали «паузой». Но, во-первых, эта «пауза» – лишь частный случай в работе психического аппарата, а во-вторых, и тут сознание лишь готовит проект решения; что касается положительной или отрицательной резолюции, то их накладывает Воля, и она же претворяет решение в жизнь. И если волевое решение оказалось противоположным тому, к чему нас долго готовило сознание, то очень часто лояльный министр, похерив прежние рассуждения, тотчас начинает готовить новые обоснования: это, дескать, совершенно правильное, очень оригинальное и даже единственно возможное решение, которое мы, кстати, тоже предусматривали, обсуждали, не помните? Ну как же! Мы вам сейчас напомним, обоснуем, проаргументируем.

Вместе с тем топически сознание расположено как бы на равном удалении от Воли и Потребности, вернее, от волевого и потребностного бессознательного, а потому из всех психических структур оно – самое феноменально-независимое от двоякой трансценденции жизни. Напомню, что сверхсознание преимущественно потребностно, а подсознание – волево.

В зависимости от того, на каком психическом уровне трансцендентальная Потребность получает встречную волевую трансценденцию, мы можем различать троякое проявление Воли: реактивное, рефлекторное и рефлексивное.

Реактивное нами вовсе не осознается, и его можно считать бессознательным.

Рефлекторное (предсознательное) осознается, но уже после того, как решение состоялось и мы среагировали.

Рефлексивная Воля предполагает предварительное участие сознания.

При анализе содержательной стороны нашего психического «Я» предлагаю учитывать то, что Юнг называет «расширением сознания» и «постепенным просачиванием». То есть, используя недавно предложенные мной содержательные характеристики, можно сказать, что бессознательные эйдолоны бывает психически автономными.

Но предсознательные эйконы в качестве основы всегда заключают в себе бессознательные свои содержания, они двоичны в своем проявлении, они вырастают из эйдолонов, но связи с ними никогда не теряют, из предсознательного своего состояния легко могут свернуться в призрачную свою бессознательную предрасположенность.

Гномоны же тройственны: цветок их сознателен, стебель – предсознателен, а корень – бессознателен. Другими словами, чувственная интенция, став образом, не теряет своей бессознательной интенциальности, а предсознательный образ, воплотившись в сознательный гномон, не теряет внутренней образности и базовой чувственности. Можно иначе сказать: то, что в бессознательном, словно в зерне, пребывает в смешанном виде, в предсознательном образе самоопределительно прорастает и окончательно проявляется и расцветает в сознательной идее. Но если реальный цветок сам по себе никогда уже не станет зернышком, то мысль мгновенно может превратиться в предсознательный росток и в бессознательное семя. И эта психическая пульсация происходит в нас непрерывно: мысли развертываются и сворачиваются, распускаются и сгущаются, проявляются и прячутся, и сотни, тысячи раз все это может твориться с одним и тем же психическим содержанием.

Фрейд и Юнг, как мы видели, считают бессознательное «безвременным»88, «не имеющим временных пределов»89. Допустив уже в бионоуменальном некое время-в-себе, а к биотрансценденции, Потребности и Воле пытаясь применить бергсоновскую длительность, мы должны уточнить: в бессознательном есть время, но оно как бы одномерно и, пожалуй, из трех известных нам временных членений более родственно тому, что мы привыкли называть «настоящим». Если изредка нам удается испытать полнокровное «чувство настоящего», то оно, как мне кажется, является результатом нашего мгновенного погружения в одномерное и бессознательное.

В предсознательном психическом время раздваивается на противоборствующее прошлое и будущее, причем настоящее из этого противоборства исключается.

А в своем