Вооружение Одиссея. Философское путешествие в мир эволюционной антропологии - Юрий Павлович Вяземский

С вашего позволения, пропущу акрос и трофос и начну с эроса.

I

§ 164

Будучи в своей основе витальной трансценденцией, эрос, как только начинают удовлетворяться его потребности, неизбежно ведет к социальности. Намек на это содержится уже у ранних стоиков3. По Фрейду, культурный процесс «состоит на службе Эроса, желающего собрать сначала отдельных индивидов, затем семьи, племена, народы, нации в одно большое целое, в человечество. Почему так должно происходить, мы не знаем; такое дело Эроса» (курсив мой. – Ю. В.) (см. § 134). Лев Гумилев, настаивая на преимущественной биологичности этносов, как мне представляется, сознательно или неосознанно подчеркивает либидозную транзитивность. Можно сколько угодно иронизировать над принципом «сублимации» Фрейда, но так или иначе именно эрос порождает второй этаж наших потребностей. При этом наши потребности, с эволюционной точки зрения, возвышаются, совершенствуются, усложняются, уточняются, то есть сублимируются в прямом смысле этого слова. Сублимируются не только филогенетически в восходящем человечестве, но и онтогенетически в растущем и развивающемся индивиде. Влияние эроса-либидо на создание третьего ормического этажа – научного, художественного и религиозного познания – на первый взгляд, выглядит фрейдистским миражом-неврозом. Но если учесть, что эрос ормогенетически активно участвует в создании филоса (альтруизма), а тот, в свою очередь, формирует развитое и дифференцированное человеческое познание…

Транзитивность эроса, как мне представляется, создает классификационную трудность. С одной стороны, в эросе очень много преобладающе-витального, эгоистически-биологического. А с другой стороны, как образно описывал Юнг, «рушится само себя сохраняющее своеволие, женщина становится матерью, мужчина – отцом, и таким образом оба лишаются свободы и становятся инструментами продолжающейся жизни»4.

Как уловить этот чрезвычайно важный для систематического понимания переход от витального к социальному, из биологичности – в широкую и «сублимированную» политичность?

В порядке самой что ни на есть предварительной гипотезы я предлагаю считать отношения матери к ребенку пока еще биологическими, а отношения ребенка к матери – уже социальными. Родительское поведение – это еще сфера эроса, последняя биологическая ступень на транзитивной лестнице, ведущей на политический этаж, а инфантильное поведение – уже следующая ступень и первый шаг в царство социальности.

§ 165

Второй ормологический этаж я предлагаю считать в широком смысле политическим. Я буду, естественно, продолжать именовать его социальным, потому что почти все философы его так называют. Но в строгом смысле предлагаемой мной классификации социальной я предлагаю считать лишь его базовую часть, сферу собственно охлоса, а кратос и филос мне удобнее будет полагать в значительной мере уже не-социальными и в некоторых своих проявлениях даже антисоциальными, антиобщественными и антинародными. Вы, разумеется, можете заподозрить тут некую терминологическую эквилибристику. Заранее с вами согласен. Но прошу мне поверить, что это у меня, так сказать, не с жиру, а по бедности: я выступаю не против научной и философской традиции как таковой, а против феноменологической путаницы, в этой традиции существующей. Только, пожалуйста, различайте принципиально отличные друг от друга и автономные охлос, кратос и филос, и тогда называйте как угодно – хоть горшком, только в печку не сажайте, где различные модусы жизни могут сплавиться и слипнуться в полную систематическую кашу.

У охлоса, кратоса и филоса есть, разумеется, много общего. И прежде всего это то, что Гумилев предпочитает именовать «ритмами этносов»5, Симонов иногда называет ролевыми отношениями, Лоренц – ритуалами. В «Популярном биологическом словаре» читаем: «Ритуал (лат. ритуалис – обрядовый…), у животных ритуальное поведение – стандартные формы поведения особей одного вида при их взаимодействии в строго определенных ситуациях… Ритуал играет роль позитивных или негативных демонстраций, информационно воздействуя на др. особи»6. Мне это определение очень кстати, каждое слово в нем обладает для меня методологической ценностью. Я предлагаю перенести его на человека и сказать: политическая жизнь человека чрезвычайно сложна, но если мы хотим хотя бы что-то в ней понимать и различать, то основное внимание должны обращать не на идеи и идеологии (информационную составляющую), не на профессиональные навыки и технологии, а на ролевые отношения, возникающие между людьми и выражающиеся в ритуалах (обрядах, обычаях и т. п.), образующих поведенческую основу всякой и всяческой политики и широкой социальности. Охлос, кратос и частично филос в своей феноменальной модальности порождают прежде всего ритуалы и ритуальные взаимоотношения между индивидами.

§ 166

Касательно охлоса к сказанному ранее (см. §Збб) я теперь хочу добавить следующее.

Охлос как трансцендентальная ормологическая сила в качестве своей феноменологической цели имеет прежде всего соединение и сплочение людей. Новейшая философия и психология особенно подчеркивают это направление. «Наши социальные обязанности направлены на укрепление социальной сплоченности…», – пишет Анри Бергсон. Фактически ормологический охлос описывает Альфред Адлер, когда рассуждает о своем «чувстве общности», которое, как мы видели, вполне можно интерпретировать как влечение к общности (см. § 135). «Первопричина социальной жизни, – подчеркивает психолог, – заключается в слабости человека»; «общественная жизнь в значительной степени помогает человеку преодолеть свои чувства неадекватности и неполноценности»7.

Но охлос трансцендирует в наше поведение не только стремление к укрепляющей нас сплоченности. Будучи, как все политические потребности, дихотомичным в своей основе, охлос одновременно предполагает противопоставление и противостояние нашей общности какой-то другой общности, к которой мы не принадлежим и принадлежать не можем или не желаем. Это понимает Бергсон, и если мы дадим ему продолжить с того места, где мы его прервали, то прочтем: «…волей-неволей они (социальные обязанности, ведущие к сплоченности. – Ю. В.) формируют в нас способ поведения, поддерживающий дисциплину перед лицом врага»8. Всякое феноменальное сплочение в трансцендентальной своей глубине имеет «волей-неволей» не только «чувство общности», но и «чувство чужеродности» к внешним социальным средам. И начиная с определенной ступени эволюции охлос не только объединяет отдельных индивидов (особей), но все более целенаправленно и все более агрессивно противопоставляет эти объединения другим группам, кланам, обществам. Даже шахматный клуб трансцендентально содержит в себе то, что принято называть «образом врага», хотя бы интеллектуального. И если до сих пор человечество представляет собой, скорее, умозрительную абстракцию, чем реальное социальное объединение, то, думается, главным образом потому, что нам пока еще реально не угрожали, ну, скажем, не-человеческие марсиане.

Некоторым моим студентам слово «охлос» кажется обидным, когда его применяют к человеку: ведь в греческой языковой традиции есть более распространенное в современных европейских языках и более благообразное слово «демос», а «охлос» – это, скорее, «толпа» и «стая». Чтобы никого не обижать, я бы поменял «охлос» на «демос», но боюсь при этом обидеть ормическую трансценденцию: она ведь у нас общая с животным миром, у которого не может быть никакого «демоса». Тут меня должен поддержать Анри Бергсон, который говорит, что «общество…