Властелин Атласа - Колин Фалконер

— Приблизительно.

— Да мы за полгода и из ворот не выйдем, если так пойдет.

Джордж пожал плечами.

— Здесь так принято.

Хадж Хаммад на своем муле пробирался к ним вдоль колонны.

— Кто все эти люди? — спросил его Гарри. — Я понимаю обозных, без них не обходится ни одна армия. Но эти толстяки в тарбушах? У некоторых из них семьи больше, чем мой старый батальон.

— Это купцы из столицы. Они повсюду следуют за султаном.

— А нищие?

— Они следуют за купцами. В святые дни купцы подают им милостыню. Разве в вашей стране так не делают?

Процессия, тянувшаяся из ворот, казалось, не кончится никогда. «Город опустеет к тому времени, как мы его покинем», — подумал Гарри. Наконец показалась артиллерия — вернее, то, что от нее осталось. Гарри мрачно уставился на две уцелевшие пушки. Их взгромоздили на спины мулов; следом в качестве эскорта ехал отряд конной пехоты.

А затем — самое поразительное зрелище из всех: аль-иирхаб, с рваной дырой в медном стволе, притороченный к спине верблюда. Толпы молодых женщин выбегали за ним из ворот, издавая пронзительные гортанные крики.

— Какого черта, — сказал Гарри.

— Наш господин Сидна, султан, отказался его бросать, — ответил Хадж Хаммад.

— Но он же бесполезен. Он понимает, что его нельзя починить?

— Это символ божественной власти султана. Его нельзя бросать.

Гарри повернулся к Джорджу.

— Ну, это должно нагнать страху на этого Бу Хамру, — сказал он. — Это не военный поход. Это бродячий цирк.

— Но директор этого цирка держит кошелек, — сказал Джордж. — Поехали?

Чем дальше они отъезжали от Марракеша, тем суше становилась земля — ничего, кроме серого песка и камней. Они миновали несколько крытых соломой лачуг и рваных шатров, где кучки женщин со спутанными волосами смотрели на них с пустыми лицами. Несколько собак да пара голых и грязных детей. Султана им было нечего бояться, потому что у них нечего было красть.

Они проехали мимо нескольких водоподъемных колес, что по крайней мере позволило им напоить животных, и двинулись дальше.

Дорог не было. Армия растянулась по равнине, вздымая по пути огромное облако пыли. Хадж Хаммад сказал им, что походы султана в блед-эс-сиба, земли, не подчиняющиеся его прямой власти, по-арабски называются «харка». Буквально это означает «сожжение». Гарри так это и представлял: огромный пожар, двинувшийся на юг от Марракеша, уничтожая все на своем пути. Войско простиралось от горизонта до горизонта — скопище людей, лошадей, тяжело ступающих мулов и качающихся верблюдов, тающее в знойном мареве.

«Как же, должно быть, ненавидят его люди, что живут здесь, — подумал Гарри. — Неудивительно, что в этой стране никогда не бывает мира. Может, он и наместник Бога на земле, но для них он, должно быть, скорее небесное проклятие, чем благословение. И то нашествию саранчи обрадуешься больше».

Местность была такой же суровой и унылой, какой он помнил ее со времен службы в Алжире. Они пересекли огромную равнину с редкими оливковыми рощами — владения коз, овец и нескольких несчастного вида коров. Впереди вырастали грозные валы гор, неприступные, но в то же время сулившие желанное избавление от мертвящего зноя.

Он едва держался в седле. Он думал, что привык к лишениям, — он воевал в пустыне и в джунглях Индии, — но к полудню даже две тысячи фунтов казались жалкой платой за такую пытку. Сирокко, пустынный ветер, дувший из Сахары, вздымал жалящие облака красной пыли. Он был рад своему шейшу. Он защищал от палящего солнца и спасал лицо от песка и мелких камней.

Он когда-то поклялся себе, что больше никогда не будет тащиться за очередным генералом. Он думал, что с этим покончено.

Он уставился на Джорджа в его пестром платке, сидевшего, кажется, на куда лучшей лошади. «Ублюдок, это ты меня сюда затащил».

И зачем я только позволил тебе себя уговорить?

Ранним следующим утром они начали подъем по долине. Горы вздымались к небу, и, как только они достигли предгорий, местность вокруг начала меняться. Появились дома из камня и штукатурки, приютившиеся среди рощ пальм и оливковых деревьев, и даже деревни со стенами и фланговыми башнями. Воздух звенел от насекомых.

Дорога впереди вилась все выше и выше в горы и становилась все уже и опаснее. Теперь это была не более чем козья тропа, местами шириной всего в два-три фута; сыпучие камни скользили под копытами лошадей и мулов, с одной стороны — скала, с другой — отвесный обрыв к кипящей ленте реки и валунам внизу. Харка змеилась по горам на многие мили.

Продвигались они медленно, но наконец вышли на широкое плато, где поехали вдоль широких зеленых берегов в верховьях реки. Здесь было дико, повсюду валялись валуны, а над ними высились горы, чьи вершины даже в разгар лета сверкали снегом. Карликовые пальмы остались позади, их окружали хвойные деревья, сосны и вечнозеленые дубы.

Как менялась страна, так менялись и люди. Арабы Танжера и Марракеша носили бороды и длинные одежды с запачканными грязью подолами. Но у этих горцев были короткие черные плащи, открывавшие жилистые икры и крепкие сандалии из сыромятной кожи. Многие из них брили головы, оставляя лишь локон над каждым ухом, а виски обвивали белыми платками или верблюжьей шерстью. В основном они были худыми и гладкощекими, лишь с маленькими остроконечными бородками на подбородках.

Самое большое отличие было в женщинах. Берберские девушки напомнили Гарри цыганок, продававших вереск у Ковент-Гардена, в своих выцветших, с чужого плеча, блузах красного, синего и зеленого цветов. Они не закрывали лица и тела, как арабские женщины Магриба, украшали руки и лица хной, замысловатыми завитками и узорами, и даже у самых бедных девушек были подвески, браслеты и ножные цепочки из серебра, коралла и янтаря.

Все они носили шерстяные гетры, но, как догадывался Гарри, дело было не столько в скромности, сколько в необходимости защищаться от колючего кустарника, который рос повсюду. Когда он смотрел на них, они смотрели прямо в ответ, и, он мог поклясться, некоторые даже улыбались и пытались с ним флиртовать.

Хадж Хаммад называл их и их язык одним общим словом — «шилла», изгои.

— Это гордый народ, — сказал он, когда Гарри спросил о них. Губы визиря скривились в усмешке. — Хотя гордиться им нечем.

К вечеру они прибыли в укрепленный город, примостившийся на скале высоко над рекой. У его подножия по склону