Дракон из черного стекла - Джим Чайковски

бремя лежит на ней. Протянув руку, он коснулся ее колена, провел рукой по бедру – на миг представив, как делает то же самое, когда между ними нет ничего, кроме голой кожи. В этот момент Даал хотел отдать ей всего себя – всю свою силу, все те последние крупицы золота, которые еще теплились у него в груди. Однако знал, что любые следы воспоминаний, похороненных там, любые напоминания о том, как много было потеряно, унесенное безумием, могут сломать ее.

Сейчас ей надо было быть сильной, крепкой духом.

«Крепче бронзы».

Никс верила, что это у нее получится. Даал видел эту решимость, этот твердый несгибаемый стержень, который она скрывала от всех, выкованный из боли и потерь. Поначалу это потрясло его, даже в чем-то испугало, но это было частью того, кем она была.

Не бывает света без тени.

Забинтованная рука ее зависла над его голой кожей, не касаясь ее.

– Все у тебя получится, Никс, – прошептал он.

Сочащаяся из-под повязки кровь капала на тыльную сторону его ладони. Каждая капля ее горела тем же огнем, что и у нее внутри. Он повернул руку ладонью вверх, принимая его, принимая ее всю целиком.

«Если ты позволишь мне…»

Их ладони соприкоснулись. Хотя кожаный лоскут и повязка по-прежнему разделяли их, на миг они слились воедино. Даал почувствовал грубое седло между своими бедрами. Мучительная боль пронзила мизинец. А еще он ощутил сомнения, угрожающие ее решимости, и попытался всеми силами укрепить ее в ней.

«Делай то, что должна – я по-прежнему буду рядом».

Никс еще сильней сжала его руку, разжигая в нем кровь, словно давая ему клятву. От нее исходил лихорадочный жар, какого Даал никогда еще не испытывал, – огонь, пробирающий до самых костей.

И все же он не дрогнул.

«Я не оставлю тебя».

Никс наконец отпустила его руку, отбросив ее в сторону – не отвергая его, а лишь укрепляя себя перед тем, что должна была сделать в одиночку.

«Хотя и не совсем одна».

Она опустила взгляд на огромного зверя под собой. Боль осталась, чувство вины тоже – равно как и твердая решимость.

Потом посмотрела на Даала.

– Будь наготове. Как только путь будет свободен, сразу взлетай. Но держись от меня подальше. Вам с Пилларом нельзя следовать за мною туда, куда я должна отправиться.

Он знал, что Никс имела в виду не просто путь по небу.

Даал кивнул и отступил в сторону, потирая руку, которая все еще горела от ее крови, словно его собственное обещание было выжжено на нем, как клеймо.

Никс смотрела вперед, на бушующее изумрудное пламя, на дикий вихрь, который ей предстояло обуздать. А затем, не оглядываясь, двинулась к выходу из пещеры.

Выбравшись в грот, Баашалийя оттолкнулся своими мощными лапами и стремительно взмыл ввысь. Диким криком бросив вызов царящему там безумию, он исчез в этой неистовой буре.

* * *

Никс низко пригнулась в седле, не поднимая головы, когда Баашалийя прорвался сквозь края вихря. Стая, напуганная внезапным появлением огромной летучей мыши, рассыпалась по сторонам, неистово хлопая крыльями.

Для защиты Никс напевом сотворила вокруг себя сияющий нимб, собрав все силы, которые у нее еще оставались. Ужас сдавил ей горло, угрожая ее способности удержать этот щит.

Никс направила своего брата наверх, к своему маяку. Тот уже совсем истончился, с трудом удерживая изумрудный костер на самом верху. Баашалийя устремился к нему. Сужая круги, он быстрыми рывками поднимался все выше и выше.

Повсюду вокруг бушевал сверхсмерч, отражаясь от стекла, отчего казалось, будто он простирается куда-то в бесконечность. Призраки уже пришли в себя и набросились на пришельцев. На сотканный из напева щит обрушились яростные крики, удары крыльев и острых когтей.

Понимая, где их единственное убежище, Никс направила Баашалийю туда.

Поднявшись до верхушки маяка, они нырнули в изумрудный костер – испорченное и отравленное сердце колонии. Пламя ослепило ее, заперло в этой огненной буре. Ее щит мог и не выдержать – только не под таким яростным натиском. Она подтянула этот золотой ореол ближе, заставляя его сиять ярче по мере того, как тот сжимался вокруг нее.

Во время того первого нападения, когда они еще только обнаружили это гнездо, Никс поступила точно так же. Тогда она была готова пожертвовать Даалом и Пилларом, чтобы уберечь Баашалийю от этого всепожирающего безумия, не позволить изумрудной отраве воспламенить его золотое сердце. Теперь ей предстоял куда более трудный выбор.

Ощутив мучительный укол чувства вины, она лишила Баашалийю этой защиты, вплотную прижав щит к своей коже, превратив его золотое сияние в исключительно свою собственную броню. Изумрудный огонь под ней, прорвавшись сквозь крылья, кости и кровь, поразил Баашалийю. Затушил золотистую красоту ее брата – а затем, буквально через миг, вновь вспыхнул яростным пламенем. Баашалийя корчился, обжигаемый им и снаружи, и изнутри.

Никс на миг передались все его чувства в этот момент: его замешательство, его страх, его чувство вины, как будто ее брат решил, что его за что-то наказывают.

Но она еще не закончила мучить его.

Пока еще нет.

Никс едва сдерживала подкатывающие к горлу рыдания, по-прежнему нуждаясь в голосе. Пламя, пылающее под ней, у Баашалийи внутри, разжигало мучительную боль того, что осталось от другого существа – Каликс, того чудища, в теле которого существовал Баашалийя. Никс чувствовала мучительную боль от медных игл, впившихся в череп Каликс, от ударов кнута и прикосновений раскаленного железа, но что хуже всего, еще и страдания воли, сломленной и порабощенной.

Вся эта боль навсегда запечатлелась в том теле, что носил сейчас Баашалийя – вместе с яростью этого монстра.

И теперь эта ярость ревом вырвалась из горла ее крылатого брата. Никс знала, что это не он неистово кричит под ней, а Каликс – существо, которое было создано страданиями. И все же не им Никс хотела его сейчас видеть – не им он должен был сейчас стать.

Открыв себя пламени костра, окружившему ее со всех сторон, она ослабила узду этой бездонной ямы внутри себя – пустоты, которую никогда нельзя было насытить. Ободренная внезапной свободой, пустота эта жадно приникла к источнику, пылающему вокруг. Когда в нее хлынул изумрудный огонь, Никс взяла всю свою волю в кулак и отвела это пламя от пустоты внутри себя – вливая его в ярящееся сердце внизу, направляя это огненное безумие в новый дом, в новый сосуд.

Яма у нее внутри разочарованно взвыла, продолжая попытки черпать из изумрудного костра, и все же Никс не давала ей утолить голод, посылая все