Дракон из черного стекла - Джим Чайковски

Он отступил, чтобы случайно не помешать заходящему на посадку Пиллару. Широко распахнулись кожистые крылья, захватывая воздух. Рааш’ке тяжело приземлился, взметнув песок. Прежде чем огромная летучая мышь успела окончательно остановиться, Даал спрыгнул с седла и бросился к рыцарю. Тот шагнул ему навстречу.

– Никс?

Даал мотнул головой в сторону удаляющейся орды.

– С ними.

– Как? Почему?

Шийя присоединилась к ним. Викас тоже. Даал судорожно глотнул воздуха и махнул рукой в сторону берега.

– Сверхсмерч… – выдохнул он, что абсолютно ничего не прояснило.

Грейлин схватил его за плечо, чтобы хоть немного привести в чувство.

Наконец Даал быстро заговорил:

– Мы всё неправильно поняли. Дрёшра хотела не того, чтобы мы вынесли сердце Хагара из пещер, а потом создали новый разум орды. Она хотела, чтобы мы скормили его манкраям, тем самым испортив этот золотой уголек. А затем использовали древнюю ярость – огонь, вырвавшийся из затронутого порчей сердца, – чтобы превратить манкраев в еще более мощное оружие.

– Никс удалось это сделать?

– Думаю, что да. Я видел, как она покидала грот. Она летит верхом на этой буре. Не исключено, что и сама на грани безумия. Хотя я видел ауру золотого огня, окутывающую ее фигуру, – которая, вероятно, защищает ее.

– Ну а Баашалийя? – Грейлин знал, какой риск такое безумие представляет для ее скакуна.

– По-моему, Баашалийи больше нет… Я… я никогда еще не видел такой злобы, такой всепоглощающей ярости! Он стал Хагаром, отравленным изумрудным безумием.

– И Никс летит на нем?

– Она пытается возглавить манкраев, чтобы разить врага этим сверхсмерчем, как мечом. Но в конце концов это может уничтожить и ее саму.

– И ты позволяешь ей это делать?

Даал нахмурился, явно не чувствуя необходимости отвечать. Грейлин повернулся и направился к шлюпке.

– Надо срочно лететь туда.

Даал схватил его за рукав.

– Нет. Она предупредила нас, чтобы мы держались подальше. Правда, не из страха за нас, а из опасения потерять решимость, если мы вмешаемся.

Грейлин хотел уже оттолкнуть молодого человека, но глаза у того сияли тем же искренним беспокойством за Никс, что терзало его собственное сердце. Даал явно хотел броситься вслед за ней – и не делал этого по одной-единственной причине.

Потому что доверял Никс.

Грейлин пытался держаться столь же стойко, но она была его дочерью. Однажды он уже бросил ее на произвол судьбы, на болотах Мирра. И вот теперь каждой клеточкой своего существа стремился сорваться за нею следом. И все же рыцарь сознавал, что движущие им при этом мотивы во многом эгоистичны.

Он глубоко вздохнул.

«Я должен доверять ей».

Грейлин стиснул зубы.

– И что же ты тогда предлагаешь?

Даал указал на ширь стекла:

– Добраться до корабля. Если Никс добьется успеха, нам предстоит еще одна битва. – Взгляд молодого человека переместился на север, к дымящейся морде Дракона. – А пока что она действует по собственному разумению.

Глава 79

Простор черного стекла под Никс уже сменился бесконечной чередой песчаных дюн, но приближение сверхсмерча не осталось незамеченным.

Небо впереди заполнили бронзовые стражи, которые ярко сияли на солнце, впитывая тепло Отца Сверху. Еще несколько оторвались от песка и взмыли ввысь – при помощи исходящих из них неведомых энергий, неподвластных притяжению Урта.

Она еще ниже пригнулась к Баашалийе, который по-прежнему пылал яростью Хагара. Изумрудное пламя неистово бушевало под ней, облизывая своими острыми языками ее золотую броню и оставляя за собой в воздухе длинный рассеивающийся след. Все небо кипело тем же огнем, который горел в тысячах сердец, исторгался из тысяч глоток.

Раскинув мириады своих взглядов по всему этому бурлящему пространству, Никс сосредоточилась на каждом из сияющих впереди бронзовых факелов, назначая каждому та’вину по два-три манкрая.

И тут они оказались прямо над врагом.

Все теми же тысячами глаз она наблюдала за хаотично мельтешащей картиной битвы.

Крики манкраев – еще жарче разжигаемые огнем Хагара – извергали в сторону та’винов изумрудное пламя. Сверкающие на солнце фигуры бессильно корчились в этой огненной буре. Плавилась бронза, обнажая кристаллические скелеты и тайные энергии, после чего в дело вступали острые когти и клыки.

Вскоре та’вины стали один за другим падать с неба. Несколько взорвались еще в воздухе, сжигая ближайших призраков.

Судьба многих других манкраев была столь же жестокой. Металлические пальцы вцеплялись в плоть, ломая кости и вырывая сердца. Несколько та’винов превратили свои конечности в острые пики, которыми пронзили еще несколько призраков.

Проносясь сквозь эту бурю подобно молнии, связанная с нею невидимыми узами, Никс ощущала каждую такую смерть как удар в свое собственное сердце. Ее боль становилась такой же обжигающей, как и небо.

И бронза, и кости усеивали стекло на их пути.

Однако ее орда значительно превосходила противника численностью. Вскоре черная туча напрочь смела остатки та’винов, пытавшихся удержаться в воздухе. Когда небо очистилось, Никс увлекла ее дальше.

Внизу на песке рассыпались еще сотни бронзовых отблесков. Многие та’вины успели окопаться, зарывшись в траншеи.

Никс позволила своему сверхсмерчу обрушиться на них. И все же вскоре стало ясно, что в данном случае та’вины находятся в более выгодном положении. На земле, в ближнем бою, крылья лишь мешали призракам. Картина битвы превратилась в мучительные обрывки образов, без побед – только жестокости с обеих сторон.

С неба дождем лилась кровь.

В небо взлетал песок, подброшенный взрывами.

По ветру разносились крики.

Посреди всего этого хаоса, пытаясь управлять своим смерчем, Никс уже с трудом сохраняла рассудок. Сердце гулко билось у нее в груди. Дыхание между сдавленными нотами напева судорожно прерывалось. Она чувствовала, что теряет контроль – над собой, над Баашалийей, над этой бурей.

Это было уже слишком.

И тут до нее долетели слова – шепот, затерявшийся в хаосе. А может, воспоминание, последние слова напева, оставшиеся с ней.

«Стань сверхсмерчем…»

Только сейчас Никс поняла значение двух этих слов.

«Мне надо прекратить борьбу и открыть себя ярости этой бури».

Она должна была отпустить поводья, которыми пыталась ее обуздать, иначе рисковала быть разорванной ею на части. Должна была осознать простую истину – урок, на усвоение которого у Дрёшры ушли века, и даже еще больше времени на то, чтобы принять его.

«Ярость сама прокладывает себе путь».

Никс должна была дать ей волю, бросить попытки подчинить ее своей собственной. Должна была просто сама стать этим сверхсмерчем.

Поэтому она, уже из последних сил цепляясь за луку седла, ослабила хватку и откинулась назад. Воздела руки вверх, навстречу буре,