Приключения Петьки Зулина - Георгий Анатольевич Никулин

совсем охоты не будет: в холодную весну у птиц на гнездах яйца померзнут и выводков будет мало. Впрочем, он все же был связан «уложением», и если кому-нибудь из бродяг приходилось обмишуриться и получить изрядный лишек против ожидаемого, то над таким смеялись всей тюрьмой, а судья говорил:

— Экий ты, братец, болван! Видно, все статьи у тебя в башке перепутались. Посиди теперь да поучись у знающих. Смотри, в таком деле мне больше не попадайся. Я дураков не люблю и так тебе приговорю, что своих не узнаешь.

— Виноват, ваше благородие, уже такое замечтательство получилось, что сам не обмозгую. Извините, — отвечал подсудимый. — Если вы прогневаетесь, то я в другой уезд подамся, хотя страшно на чужих людях жить.

Вслед за «зимогорами» провели группу воров. Они никому не были интересны, и никто с ними не разговаривал.

— Эти тоже не побегут. На побеге новый срок заработаешь, так тоже не обрадуешься.

Последними повели несколько угрюмых людей. Начальник тюрьмы с револьвером в руке держался в стороне, надзиратели и стражники все, сколько их было, шли по бокам, сверкая вынутыми шашками. В середине этой страшной группы Петька увидел Котова.

Пламя пожара хорошо осветило его, и Петька разглядел серые впалые щеки, обросшее волосами лицо, похудевшую шею и трясущиеся руки. Сняв шапку, Котов кланялся во все стороны. Толпа молчала, и, только арестанты ушли в темноту, кто-то сказал:

— Ишь, шея-то у него отощала, словно бычий хвост.

— Через удаль свою да через вино пропал человек, — откликнулся другой.

— Дяденька, почему же Котова держат?

— Печника убил.

— Да разве он! Они — товарищи…

— Улики против него.

— Дяденька, а кто это — улика?

— Рукавицу его нашли…

— С правой руки?

— А не все равно? — буркнул человек и, шагнув в сторону, затерялся в толпе.

«Как же так? — думал Петька. — Сказали, что Пронь-ка сидит, а засудили Котова».

Он спохватился, — нужно сказать Котову, что он не виноват, да как? Крикнуть? Так надо его догнать. И Петька решил бежать вслед за арестантами, но в это время закричали: «А ну, ребята, помогай тушить!»

Люди ринулись во двор опустевшей тюрьмы, и толпа протащила стиснутого Петьку в ворота. Тогда, забыв о Котове, он с любопытством стал рассматривать здание тюрьмы и даже постарался войти вовнутрь.

— Ты куда? — закричал на него стражник, и Петька, получив подзатыльник, слетел с крыльца кубарем. После затрещины пропал интерес к тюрьме. Это было явно не то, что он искал.

Он хотел выйти за ограду и догнать арестантов, как вдруг забегали стражники, встревоженно загудели голоса людей. Оказалось, что в суматохе сбежал один преступник.

Опять шарили в наполненных дымом камерах; толстый урядник, нагибаясь и кашляя, тыкал обнаженной шашкой в темные углы под нарами. Оставшихся в ограде людей стражники согнали в угол, тщательно осматривали и с разбором выпускали за ворота. Теперь было не до пожара; здание загорелось ярче, в толпу задержанных летели искры и головешки. Становилось жутко. Петька подумал, как бы не сгореть самому, и, когда его вытолкали за ворота тюрьмы, — стрелой понесся к волости, надеясь пробраться к Котову. Но тут выяснилось, что арестантов уже увезли на лошадях неизвестно куда. В волостной каталажке остались одни «зимогоры».

— Нешто мы не люди! Должны нам дать помещение или нет? — жаловались они через дверное окошко.

— Цыть вам! — кричал на них сторож Трофим. — Сидите смирно, а не то я всех выгоню на мороз. Выпустят вас до срока.

— Нет такого закону! Не пойдем до сроку, жалиться будем.

Утром Петька притащил из дому хлеба и отдал черноволосому Ничипуренко. Тот сказал:

— Хороший ты, паря; пусть у тебя будет все ладно. Погоди, летом я тебе пищалку сделаю.

— Почему Пронька в тюрьме не сидит? — шепотом спросил Петька.

— Хе, — усмехнулся «зимогор», — не было и не будет. Он сам людей предательски на каторгу отправляет.

— Теперь в селе нету Проньки, — продолжал шептать Петька.

— Знаю, вместо ево Ванька-Опенок наушничает.

— А Котов не виноват…

— И то знаю, тюрьма все лучше судей знает, — уверил «зимогор».

Их дальнейшему разговору помешал вошедший сторож.

У ребят, не видавших настоящих арестантов, «зимогоры» вызывали большой интерес. Петька, не жалея красок, рассказывал о пожаре. Тут в полной мере можно было применить проверенную жизнью поговорку: «Врет, как очевидец».

Петька горевал об исчезновении Котова, о невозможности раскрыть преступление Прони, но это не мешало ему, пользуясь отлучками сторожа, показывать «зимогоров» ребятам за хлеб, за сало, за шаньги и калачи[57], за все, чем были богаты кладовые их матерей. Вся выручка поступала в пользу «зимогоров», и те даже старались казаться интереснее.

Глава 11. По следам Прони

Дом Кирилла-Печника стоял в узком покатом переулке, наглухо заколоченный. Дом выглядел очень мрачно, и, как нарочно, по переулку редко кто проходил.

Петьке хотелось побывать там, как будто стены могли подтвердить его догадки о злодеянии Прони. Один идти он не решался и подговорил Володьку.

Сначала ребятам казалось, что дом кто-то посещает, и они не решались к нему приблизиться. Но на снегу не было никаких следов. Внимательно всматриваясь издали в полуоткрытые, занесенные снегом двери, ребята поклялись не выдавать друг друга. Решив проникнуть в тайну заброшенного дома, они перелезли через забор со стороны пожарного депо, наметив на всякий случай путь отступления через огороды.

Приближались сумерки. Ребята подходили к крыльцу, и Петька торопил Володьку:

— Пойдем скорее, посмотрим. Мы потом там сделаем притон, какие бывают у настоящих разбойников. Кто захочет к нам, — тех примем. Идет?

— Идет, — соглашался Володька, в то же время опасаясь, как бы за притон им не нарвали уши, и что-то уж очень медленно продвигаясь вперед.

Начерпав полные валенки снегу, ребята добрели до крыльца. На открытой двери виднелись какие-то бурые пятна.

— Тут, говорят, его и порешили, — сказал Володька. — Ишь, кровищи-то набрызгано.

Боком, чтобы не задеть пятен, они прошли в сени. Кверху поднималась лестничка. С ее площадки в левую и правую половину избы были открыты двери. В кухне и в чистой горнице было пусто. Ветер шуршал на стенах обрывками разносортных обоев и отклеившихся картинок; из окон, выходящих в переулок, были вынуты рамы. Ставни, видимо, кто-то украл, и из щелей между досок, которыми были заколочены окна, струился снежок. Доски напоминали решетку. На улице становилось совсем темно.

— Володька, вот, понимаешь, на сцене бы сыграть такой спектакль. Такой дом стоит, как этот; воры лезут, хозяина убили, потом пожар… Вот бы здорово! Верно?

— Верно, — соглашался Володька, — ты будто хозяин, а я Котов. Идет? И рукавицу свою брошу.

— А