Приключения Петьки Зулина - Георгий Анатольевич Никулин

Спектакль двигался своим чередом, а Петька основательно занялся ботинками и, честно застегнув до последней пуговицы, выскочил на середину сцены. Семья плакала, пораженная внезапным горем, но он, не в силах заметить перемену в действии и поглощенный своею ролью, прошелся перед рампой трепаком, распевая во все горло:

— Эх, сапоги-то! Сапоги-то новые! Да со скрипом сапоги!

Пройдя несколько раз через сцену, он повторил роль на скрипучей доске. Но энтузиазм Петьки почему-то не нашел особенного отклика и поддержки: в зале не грянул гром аплодисментов, суфлер из будки шипел что-то непонятное и норовил поймать Петьку за ногу; потерявший терпение «отец» дернул его за рукав и, моментально найдясь в затруднительном положении, дал подзатыльник.

— Опомнись, слушай чего я говорю!

Это тоже было не по ходу действия, но к месту…

— Петя, передайте маме, — мне очень жаль, что она сама не пришла взглянуть, как вы играли на сцене, — сухо сказала Татьяна Александровна после спектакля.

Один Володька оценил по достоинству старания Петьки и по дороге домой сказал:

— Ну и верещал ты. Ух громко! Даже в ушах звенело.

— Ты знаешь, Володька, все ругались, да и мне самому обидно; проклятые ботинки во всем виноваты… Да еще крючок для пуговок дома забыл. Без крючка попробуй-ка застегнуть!

— Про крючок я слыхал…

— Да, Петушок, — посочувствовал отец, узнав огорчения сына, — пожалуй, этот театр тебя в артисты больше не возьмет. Да и пьеску-то вытянули допотопную, затхленькую. Вот приедет дядя Вася — посоветуйся с ним. Он настоящую пьесу подберет. Да ведь он, когда без работы остался, так в цирке боролся. Вы, может быть, и тут свой цирк откроете, — закончил отец, как будто за шуткой скрывая какую-то другую мысль.

Среди интеллигентов долго продолжался спор, — правильно ли сделал автор, написав такую сцену, когда отец дает затрещину сыну. Лесничий остался в твердом убеждении, что безнравственно показывать в театре физические наказания.

Учительницы почему-то больше не ходили к Зулиным.

Глава 8. Рукавица Котова

По глубоким снегам, среди тальниковой чащи островов Жиганки зайцы натоптали тропы. В эту ночь они прыгали в стороны и сбивались с пути, напуганные треском деревьев, лопающихся от мороза.

В печных трубах выло на разные голоса, ночь глядела в окна, а Петька один сидел у стола и, чтобы не заснуть, то убавлял, то прибавлял огонь в лампе. Непременно надо было дождаться возвращения родителей, уехавших на станцию встречать дядю с тетей. Наконец послышался скрип саней и отец ввел в кухню две незнакомые заснеженные фигуры. У высокой тетки, закутанной в платки и шаль, вокруг лица образовался венок из морозной куржевины[47]. У дяди были белые брови и усы. Когда он снял шапку, голова его оказалась гладко выбритой, а усы и брови, оттаяв, сделались черными. У дяди была широченная грудь, такая выпуклая, словно подпирала подбородок. Он поднял Петьку на воздух, повертел на вытянутых руках, потряс, посмотрел на него и сказал:

— Ну, могу сказать, будем знакомы.

Тетка поцеловала Петьку, и он услышал вкусный запах помады и пряников, как будто ее, нарумяненную и пышную, только что вынули из печки.

Дядя Вася выпрямил свою подтянутую фигуру, подкрутил усы, и Петька окончательно убедился: «Настоящий борец».

— Как ехали? — спросила Мотя.

— Ну и пустота у вас, — ответила тетка, — едешь, едешь, едешь… Морозные вагоны скрипят, станции редко, а лесу конца края нет, и жилье только кое-где.

Петьку обидело слово «пустота». «Это какая же пустота?» — подумал он.

— Что, холодно, Настя? — спросила мать, подводя тетку к натопленной печке.

— Нет, что ты, Вера, тепло. Только почему-то дышится тяжело. Воздух у вас какой-то не тот.

— Это с непривычки дух захватывает от мороза, — пояснил Петька. Про себя же подумал: «Такой простой вещи не поняла, а туда же — пустота!»

— Сколько же градусов?

— Сорок пять, — небрежно ответил Петька.

Тетка, ахнув, переспросила у матери, — может ли это быть. Тогда Петька, задетый ее сомнениями, сказал:

— Очень может быть, потому что климат у нас резко кон-ти-нентальный!

Он старательно по слогам выговорил трудное слово, и хотя смысл его был не совсем ясен, — он не придавал этому большого значения: в определении климата, по его мнению, главную роль играло слово «резко». Казалось, от самого слова веет холодом, и уж если резко, то значит и здóрово «континентально» и холодно.

Тетя промолчала, а дядя, посматривая на Петьку, улыбался в усы.

С приездом гостей в доме сделалось шумно и весело. Мать с радостью говорила отцу:

— Не буду больше бояться. А то сиди тут одна, ночь не спи и жди, когда голову отрежут. Теперь хотя настоящий мужчина есть в доме и на масленой неделе с ним покатаемся.

— Люблю масленицу! — воскликнула тетя Настя.

— К сибирской масленице, Настя, привыкнуть надо, — сказал дядя. Они с отцом переглянулись и засмеялись.

— Давайте-ка с дороги согреемся, — пригласил отец к огромному блюду горячих пельменей.

Отец рассказал дяде Васе, как его допрашивали, как жандармы были вынуждены прекратить дело (возвратив Петькину грамматику) и как подрядчик порядочно прогорел, полностью рассчитываясь с рабочими.

— Ну, могу сказать, — твое усердие губернскому начальству наверняка не понравилось, — сказал дядя Вася. — Скоро поймешь… Ты стремишься к справедливости, но за твои старания не погладят тебя по головке.

— Да, мне уж, конечно, здесь не житье, — проговорил отец и добавил: — Мой доброхот из станционной жандармерии, так сказать, подсказывает, что сына мне учить негде, за отсутствием здесь средних учебных заведений.

— Могу сказать, слова не лишены логики, — откликнулся дядя Вася.

— Ну, сошлись «таска» и «моска», — засмеялась тетя Настя. Из слов «так сказать» и «могу сказать» у одного получалось «таска», у другого — «моска». Заспорив, они так и сыпали этими словечками.

Еще по первому снегу на крутоярах Жиганки парни и мальчишки со всего села в нескольких местах начали делать катушки[48]. Набрасывали снег, приглаживали лопатами и поливали водой. К масленой в конце главной улицы была сделана большая катушка, и по вечерам даже в будни туда собиралось много молодого народу.

Катались на коньках, кто лихо на ногах, кто на какой-нибудь подстилке, а то и просто так, не щадя штанов, а чаще друг на друге, общей кучей. На салазках[49] сначала падаешь словно в пропасть, а потом несет тебя по расчищенному льду через всю реку до пологого берега, пока не посыплются искры от ударов кованных полозьев по камням галечной россыпи.

В масленицу парни притащили на катушку настоящие сани с