Первый Выбор - Канира

бесполезно, Ремиэль не ответит, не отвлечётся от того, чем занят внутри дома. Он не слышал внешний мир большую часть времени, погружён слишком глубоко в свои истории, чтобы замечать реальность вокруг физической формы.

Открыл дверь напрямую, не используя замок или ключ, просто позволил материи уступить моей воле. Дверь открылась бесшумно, и я вошёл в дом.

Внутри было тихо, только слабый звук доносился сверху. Щелчки, регулярные, механические, повторяющиеся с постоянным ритмом. Печатная машинка. Ремиэль печатал, как делал это постоянно последние столетия, создавал физическое воплощение своих фантазий на бумаге, переносил истории из внутреннего мира во внешний, хотя никто никогда не читал эти тексты, кроме него самого.

Первый этаж дома был аккуратным, чистым, мебель расставлена функционально, но без особого декора или личных вещей, которые делали бы пространство уютным или жилым. Диван, стол, несколько стульев, книжные полки вдоль стен, заполненные томами, которые выглядели старыми и редко используемыми. Кухня просматривалась через открытый дверной проём, там тоже всё было чисто и организованно, но создавалось впечатление, что никто не готовил здесь годами, может быть десятилетиями.

Ремиэль не нуждался в еде или сне, как и все Архангелы, физическая форма была только оболочкой, которую поддерживали из привычки или для взаимодействия с материальным миром, когда это требовалось. Но он поддерживал видимость обычной жизни через заботу о доме, уборку, организацию пространства, возможно, как способ сохранить связь с реальностью, не дать себе раствориться полностью в фантазиях.

Я поднялся по лестнице на второй этаж. Ступени скрипели слегка под весом, звук был громким в тишине дома. Коридор наверху был узким, вёл к нескольким дверям, все закрыты, кроме одной в конце коридора. Оттуда исходил свет и звук печатной машинки, который стал громче, когда я приблизился.

Остановился у открытой двери, смотрел внутрь комнаты.

Кабинет. Небольшой, заполненный мебелью и бумагой. Стол стоял у окна, на нём печатная машинка старой модели, механическая, требующая физического усилия для каждой буквы. Стопки бумаги громоздились на столе вокруг машинки, некоторые листы были исписаны полностью, другие содержали только несколько строк. Пол был покрыт листами тоже, целое море бумаги, на которой были отпечатаны фрагменты историй, диалоги, описания мест и персонажей.

За столом сидел мужчина. Обычная внешность, ничего выдающегося или запоминающегося. Кудрявые волосы, слегка растрёпанные, очки в простой оправе на носу, футболка и джинсы, босые ноги. Лицо было сосредоточенным, глаза фокусировались на бумаге в машинке, пальцы летали по клавишам с удивительной скоростью и точностью.

Ремиэль. Мой младший брат, Архангел милости Отца, который выбрал эту простую человеческую форму как физическое воплощение для своего бесконечного творчества.

Он не заметил моего присутствия, продолжал печатать без остановки, погружён полностью в процесс перенесения слов из разума на бумагу. Текст, который появлялся на листе, был связным повествованием, диалог между двумя персонажами, которые обсуждали охоту на что-то сверхъестественное в маленьком городке где-то в Америке.

Я узнал стиль, узнал структуру повествования. Ремиэль писал истории о двух братьях, охотниках на монстров, которые путешествовали по стране, спасали людей, боролись со злом в его различных проявлениях. Это была одна из многих историй, которые он создавал внутри своего мини-Творения, одна из бесчисленных реальностей, населённых душами, извлечёнными из нормального цикла и превращёнными в персонажей его фантазий.

Я вошёл в комнату тихо, подошёл к столу. Ремиэль не поднял взгляда, не прекратил печатать, полностью поглощён работой. Пальцы двигались автоматически, мышечная память управляла движениями, пока разум был где-то далеко, в мирах, которые существовали только внутри его Сути.

Протянул руку, положил на плечо брата осторожно.

Физический контакт установил связь между нами мгновенно. Не просто касание кожи к коже, а соединение на уровне Сути, прямой канал между двумя Архангелами, через который можно было передавать информацию, энергию, саму сущность существования.

Ремиэль застыл, пальцы замерли над клавишами машинки. Голова повернулась медленно, глаза за очками фокусировались на мне с выражением, которое было смесью узнавания и замешательства.

— Михаил? — голос был тихим, неуверенным. — Ты здесь? Или это часть истории, которую пишу? Иногда персонажи становятся настолько реальными, что появляются в физической форме, разговаривают со мной, просят изменить их судьбы в повествовании.

Я покачал головой, усилил хватку на плече брата.

— Это не персонаж, Ремиэль, — сказал твёрдо. — Это я, твой брат, пришёл из реального Творения, не из фантазий, которые создаёшь в своей Сути. Нужно поговорить с тобой, вытащить тебя из этого состояния, вернуть в реальность, где есть настоящие проблемы, требующие твоего внимания и помощи.

Ремиэль моргнул несколько раз, обрабатывал слова, пытался понять, что было правдой, а что иллюзией. Граница между реальностью и фантазией размылась для него настолько, что различать их стало почти невозможным без внешней помощи.

— Реальное Творение, — повторил он медленно. — Да, помню, было такое место когда-то. Большое, наполненное мирами и существами, которые жили своими жизнями без моего контроля или вмешательства. Но это было давно, очень давно. Сейчас есть только истории, только миры внутри меня, где всё имеет смысл и порядок, где я понимаю каждое действие и каждое последствие.

Он попытался вернуться к печатной машинке, но я не отпускал плечо, удерживал связь крепко.

— Нет, брат, — сказал я мягко, но неумолимо. — Сейчас есть угроза этому реальному Творению, которое ты помнишь. Враги из другой реальности вторгаются, убивают цивилизации, стирают души из существования. Собираю всех братьев для защиты, нужна твоя помощь, твоя милость и понимание, которые всегда были твоей силой среди нас.

Ремиэль посмотрел на меня долго, выражение лица менялось от замешательства к чему-то похожему на боль или страх.

— Я не могу, Михаил, — прошептал он. — Не могу вернуться туда, где Отец молчит, где нет указаний, где каждое действие может быть ошибкой без возможности узнать правду. Здесь, в моих историях, я знаю, что правильно, знаю, как всё должно развиваться, контролирую каждый аспект. Это безопасно, понятно, не причиняет той боли, которую чувствовал в реальном Творении после молчания.

Слова были честными, показывали глубину страха и уязвимости, которые Ремиэль прятал за бесконечным творчеством и фантазиями. Он не был слабым или трусливым, просто не мог функционировать в мире без ясной цели и понимания высшего замысла, его природа как Архангела милости требовала этого знания для нормального существования.

— Понимаю твой страх, — сказал я честно. — Сам испытывал похожее, когда Отец замолчал, когда указания перестали приходить, когда пришлось решать самому, что правильно, а что нет без внешнего подтверждения.