Фортуна Флетчера - Джон Дрейк

набожным, и я видел, как он во всю глотку ревел гимны, когда команду собирали на церковную службу. Это был крючок, на который он попался. Он остановился у подножия сходного трапа. Смит, застигнутый врасплох, налетел на него, и все взгляды устремились на Сэмми Боуна.

— Дело в том, сэр, — сказал он, обводя рукой собравшихся матросов, — эти вот парни, будучи все как один неграмотными, не могут сами прочесть благословенное Писание и были бы признательны за ваш совет в одном вопросе веры…

МакФи был до смерти осторожен, но искренняя и открытая манера Сэмми была так убедительна, что он попался на крючок. Мало того, все вокруг закивали, будто споры о Писании были жгучим интересом всей нижней палубы. Сила личности Сэмми держала всю толпу в завораживающем молчании.

— Ну? — спросил МакФи, щурясь, как пойманная в ловушку ласка.

— Дело в том, сэр, — сказал Сэмми, — похоже, что Иуда Искариот, этот проклятый язычник, предавший Господа нашего, да гореть ему в аду… похоже, что у него был внебрачный ребенок.

При этих словах МакФи надулся от чувства превосходства своего образования. Он ухмыльнулся Смиту, который жеманно улыбнулся, как старая дева.

— Какое поразительное открытие в богословии! — сказал он с убийственным презрением, с каждой секундой становясь все увереннее.

— Так точно, сэр, — ответил Сэмми, буквально излучая смиренное почтение. — И зная вас как человека ученого, сэр… — МакФи мудро кивнул и принял снисходительный вид. — Мы тут гадали, не могли бы вы нам сказать, был ли это сам Иуда или его ублюдок… кто был первым казначеем на флоте?

Мгновение тишины — и рев хохота обрушился на МакФи, как бортовой залп трехдечного корабля. Люди падали со скамей в конвульсиях, слезы текли по всем лицам. Они выли, орали, улюлюкали и колотили кулаками по столам. Все, кроме мистера Смита, который, проявив чудеса подхалимского искусства, сохранил невозмутимое лицо, и Сэмми, который с тихим удовлетворением сел на свое место.

Я думал, МакФи умрет от апоплексического удара. Лицо его было белым, губы — черными, а в уголках рта пузырилась пена. Он топтал свою шляпу и визжал о повешениях, порках и килеваниях. Но никто не обращал на него внимания, ибо все столпились вокруг Сэмми, чтобы похлопать его по спине и предложить ему свой грог.

Но простые моряки не могут безнаказанно унижать уорент-офицеров, даже казначеев, и вскоре появился лейтенант Уильямс с другими офицерами, чтобы расследовать то, что им показалось бунтом. Два лейтенанта морской пехоты, Клерк и Говард, подняли своих людей (которые смеялись вместе со всеми остальными) и отправили их на подмогу мистеру Уильямсу.

МакФи был так безумен от гнева, что Смиту пришлось увести его, суетясь и кудахча, как курица над единственным цыпленком. Уходя, казначей все еще бредил о смерти и увечьях. Лейтенант Уильямс огляделся, догадался, что произошло, и указал на Сэмми.

— Того человека! — крикнул он, перекрывая шум. — Взять под стражу!

И Сэмми увели, чтобы заковать в кандалы внизу. Мы смеялись и аплодировали, когда его уводили, но на следующее утро нам было не до смеха, когда лейтенант Уильямс собрал всю команду, чтобы вынести Сэмми свой приговор. Мы стояли перед леерами шканцев, а офицеры смотрели на нас сверху вниз, подкрепленные морпехами, выстроившимися со сверкающей изгородью примкнутых штыков. Сэмми стоял в стороне, с непокрытой головой, между боцманом и его помощниками.

Лейтенант Уильямс шагнул вперед и поднял книгу, чтобы все видели. Это был его экземпляр Военно-морского устава. [4]

— Статья девятнадцатая, — сказал он, — касается произнесения крамольных речей. В ней говорится… «если кто-либо на флоте или принадлежащий к нему произнесет какие-либо слова, призывающие к мятежу или бунту, он должен быть предан смерти или понести иное наказание, которое сочтет заслуженным военный суд».

Он сделал паузу, чтобы все осознали сказанное. Это означало, попросту говоря, что он мог повесить Сэмми Боуна, если бы ему так вздумалось. Такова была цена триумфа Сэмми над корабельным офицером. Я посмотрел на Сэмми, но по его лицу ничего не мог понять. Его жизнь висела на следующих словах лейтенанта Уильямса.

После ужасающей тишины, затянутой мистером Уильямсом до последнего сладостного мгновения, он заговорил снова.

— Мистер Боун! — сказал он.

— Есть, сэр, — ответил Сэмми.

— Мистер Боун, вы можете либо предстать перед военным судом… либо принять мое наказание сейчас. Что вы выбираете?

Ответ был очевиден.

— Ваше наказание, сэр, — сказал Сэмми.

— Да будет так… Мистер боцман! Приготовить решетки и дать ему три дюжины.

Тут же боцман и его помощники привязали пару тяжелых решеток к трапу на шканцах левого борта, соорудив нечто вроде гигантского мольберта. С Сэмми стащили рубашку и привязали его к вертикальной решетке, раскинув руки над головой. Спина его была худой и белой, и он выглядел очень старым.

Тяжелый ужас опустился на корабль, пока дикая церемония шла своим чередом. Боцман Шоу достал свою «кошку» из красного байкового мешка и передал одному из своих помощников. Хирург потыкал Сэмми, чтобы убедиться, что тот в состоянии выдержать наказание, и с лиц юных мичманов сошла вся краска. Хирург кивнул, мистер Уильямс кивнул, и два юных барабанщика морской пехоты забили длинную дробь.

Натан Миллер, помощник боцмана, замахнулся и нанес удар со всей силы. Девять узловатых концов лаглиня со свистом рассекли воздух и с глухим шлепком легли на спину Сэмми. От силы удара с губ Сэмми вырвался стон.

— Один! — крикнул боцман, и Миллер снова замахнулся… Шлеп! И на спине Сэмми начали проступать красные полосы, испещренные каплями крови там, где впились узлы.

— А-а-ах! — простонал кто-то в обмороке, и один из барабанщиков рухнул, как труп, а его барабан глухо ударился о палубу.

Стон вырвался у Джонни Бэсфорда, стоявшего рядом со мной, и я увидел, что он обезумел от ужаса, закрыв лицо руками и сильно давясь рвотой. Но другой барабанщик продолжал бить, и Миллер нанес все тридцать шесть ударов. Прежде чем он закончил, Джонни уже лежал на палубе рядом с барабанщиком, а я чувствовал, будто небо кружится у меня над головой. Спина Сэмми превратилась в сырое мясо, а палуба на десять футов вокруг была забрызгана кровью.

Но Сэмми не вскрикнул ни разу, от начала до конца, и когда его отвязали, он встал, слегка пошатываясь, и моргнул, глядя на лейтенанта Уильямса.

— Мистер Боун, — сказал лейтенант, — я очень надеюсь,