Из тьмы. Немцы, 1942–2022 - Франк Трентманн

class="sup">4. Поиск помощи всегда должен быть направлен от узких кругов к более широким, когда люди сначала пытаются помочь себе сами, а затем обращаются к своей семье и сообществу, прежде чем прийти к независимым органам социального обеспечения и государству. Государственная помощь была крайней мерой и предоставлялась только для того, чтобы помочь встать на ноги – что-то вроде “помощи ради самопомощи” для развивающихся стран. Людям, находящимся в трудной ситуации, следует предлагать поддержку, но без ущерба для их самостоятельности. Право на социальное обеспечение вытекало из обязанности полагаться на собственные силы и взаимопомощь.

Субсидиарность обещала соединить большее число прав с меньшей помощью со стороны государства, предлагая христианским демократам третий путь между свободным рынком и государственным социализмом. Она черпала силу из трех источников: тревоги по поводу того, как нацисты и коммунисты вторгались в священную сферу семьи, демократического духа и католической социальной мысли.

Одним из инициаторов Меморандума Ротенфельса был Йозеф Хёффнер, будущий епископ Мюнстера, а затем и Кёльна, человек, которому выпала редкая честь иметь четыре докторские степени – по философии, политологии и теологии (дважды) – и который был научным руководителем сына Аденауэра. Демократия, как утверждал Хёффнер в 1954 году, представляет собой новый социальный порядок, в котором граждане несут ответственность за политическое сообщество и общее благосостояние. В прошлом немцы были рады отказаться от свободы в обмен на обещания безопасности. Современники беспокоились, что реформы системы социального обеспечения спровоцируют “пенсионный психоз”, когда люди обратятся к всемогущему государству-поставщику, чтобы оно кормило и поддерживало их, “Versorgungsstaat”. Субсидиарность была направлена на предотвращение этого путем объединения социального обеспечения с самопомощью. Ее основной ячейкой была семья. Для Хёффнера это был “оплот против массового общества и коллектива”, а для католических епископов – “естественный порядок оказания помощи”. Таким образом члены общества учились любить и поддерживать друг друга, а также работать вместе, сплетая и восстанавливая связи, составляющие социальную ткань5.

Оказание социальной помощи подняло фундаментальные вопросы об отношениях между государством и церковью. В отличие от большинства европейских стран, в Германии не было государственной церкви, и это поощряло конкурирующие религиозные субкультуры заботы; только поровну разделенная Бельгия приблизилась к этому6. Социал-демократы и их союзники в Благотворительном фонде помощи рабочим (Arbeiterwohlfahrt, AWO) хотели, чтобы местные власти взяли на себя ответственность и представляли общественные интересы. Для католической Caritas, протестантской “Внутренней миссии” и Hilfswerk такой переход представлял собой реальную угрозу. Больницы и дома престарелых, которыми они управляли, проиграют государству, и тогда их клиенты рискуют оказаться в приюте, которым управляют представители другой веры или даже атеисты. Демократическое право на социальную помощь, настаивали они, влечет за собой свободу выбора дома престарелых, которым управляет твоя собственная конфессия.

В конечном счете это была битва за человеческую природу. Для христиан, и в особенности католиков, благотворительность была такой же важной частью человеческого существования, как и ответственность, и именно это сочетание отличало их от других светских традиций. Для Платона и древних хороший гражданин был самодостаточным, но из этого следовало, что сострадание предназначено для слабых. Стоики и Ницше считали, что лучше быть твердым и принять свою судьбу, чем оказаться в зависимости от других. Жалость лишь разжигала жажду мести. Кант мог больше сказать в пользу сострадания, но для него это был рациональный долг7. Для Фомы Аквинского, напротив, милосердие было выражением любви, буквальным значением caritas.

С тех пор для католиков благотворительность была делом сердца, а не разума, страстью, исходящей от человека, созданного по образу Христа-Искупителя. В битве за будущее соцобеспечения в 1950-х годах они цитировали Евангелие от Матфея 25:40, где Христос говорит своим ученикам: “…так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне”8. С этой точки зрения благотворительность выявляла ту маленькую частицу Христа, которую люди несли внутри себя. Анонимная проверка пособий не могла заменить личную помощь, исходящую от сердца. Сами по себе монеты холодные, сказал влиятельный немецкий священник Романо Гвардини9. Чтобы воодушевить людей, требовался индивидуальный подход. Протестанты выразили идеал служения, сходный с греческой Diakonie. Что произойдет с социальной сплоченностью, если люди больше не будут испытывать чувства долга и благодарности друг к другу? Тогда и дающий милостыню, и получающий ее окажутся принижены. Благотворительность делала помогающих на шаг ближе к счастью в ином мире.

Признание получателей как граждан с правами означало, что патерналистская милостыня и призывы к добрым делам ради Бога в 1950-х и 1960-х годах стали менее частыми10. Тем не менее благотворительность продолжала быть направленной как на достоинство страдания, так и на человеческое достоинство, защищенное конституцией. Все люди были уязвимы и нуждались в помощи Бога.

Когда в 1961 году наконец была представлена новая система социальной помощи, она имела отчетливо христианско-демократический вид. Ее цель заключалась в том, чтобы позволить нуждающимся людям вести достойную жизнь, обеспечивая базовый уровень существования. Социальная помощь была нацелена на две группы. Те, кто не мог обеспечить себя сам, получали постоянную материальную помощь (laufende Hilfe zum Lebensunterhalt). Людям, находящимся в особых обстоятельствах, например, беременным матерям, больным туберкулезом или инвалидам, оказывалась временная помощь (Hilfe in besonderen Lebenslagen).

Юридически социальная помощь перестала быть благотворительностью и стала правом, но ответственность за ее раздачу взяли на себя старые независимые благотворительные организации. Субсидиарность гарантировала им приоритет над государством. Социальная помощь была государственным соцобеспечением лишь в том смысле, что плательщиком было государство, к большому раздражению городских властей и сообществ, которым приходилось оплачивать счета за дома престарелых, находящиеся в ведении религиозных и других “бесплатных” организаций социального обеспечения. Социал-демократы жаловались на предательство демократии, когда христианам разрешалось навязывать свое видение остальному обществу, как будто муниципалитеты не представляли интересы всех граждан. Христианские демократы Аденауэра не согласились бы с этим. В холодном современном мире, как заявил парламенту в 1961 году протестант Эрнст фон Бодельшвинг, необходимо поддерживать “силы веры, любви и надежды”11; он был внуком основателя Bethel, приюта для инвалидов. Чтобы набраться смелости и привести свою жизнь в порядок, получатели должны были почувствовать, что они не одиноки. Поэтому помощь должна была дойти до души, а не просто до кармана.

Индивидуальный подход не только сохранялся, но и расширился, поскольку в последующие два десятилетия помощь в особых обстоятельствах резко возросла; к 1981 году она охватила более миллиона человек и стоила 10 миллиардов немецких марок, или три четверти всех расходов на социальную помощь12. Тем не менее социальная помощь оставалась крайней мерой. Получатели должны были сначала продемонстрировать потребность и то, что они исчерпали свой личный доход, поддержку