Из тьмы. Немцы, 1942–2022 - Франк Трентманн

фабрики под названием “Эмансипация женщин – но без детей?”. Матери, писала она, часто тщетно ищут место в детских садах, а когда их дети заболевают, у них не остается выбора, кроме как прекратить работать, чтобы ухаживать за ними. Неизбежным результатом, как указывала автор, было то, что женщины редко продвигались по карьерной лестнице – на текстильных фабриках они составляли 85 % рабочей силы и только 7 % мастеров (Meister). “Мы сталкиваемся с серьезными препятствиями на пути к тому, чтобы эмансипация стала реальностью”, – заключала автор статьи36. Двадцать пять лет спустя детских садов стало больше, но ситуация принципиально не изменилась – в 1990 году трое из четырех женщин занимали низкоквалифицированные должности и зарабатывали не более 600–700 марок в месяц37.

Занятость была важным источником независимости и уважения, но она почти не изменила традиционные гендерные роли дома. Мужчины стали немного больше участвовать в домашнем хозяйстве, чем на западе, но основная часть готовки, уборки и ухода за детьми по-прежнему лежала на женщинах. В 1965 году женщины на востоке посвящали работе по дому 31 час в неделю – ровно столько же, сколько их сестры на западе. В 1991 году это время все еще составляло 27 часов (по сравнению с 32 часами на западе; мужчины тратили 16 и 13 часов соответственно)38.

На протяжении 1960-х годов хронической проблемой были прогулы. Берлинская фабрика, на которой работали сто пятьдесят восемь одиноких женщин, регулярно теряла семьдесят часов в месяц из-за того, что матери оставались дома, чтобы присматривать за больными детьми. Демократический женский союз (Demokratischer Frauenbund Deutschlands, DFD) обратился к “бабушкам” (Omis) с призывом стать волонтерами. Там и сям ветераны штопали чулки и помогали со стиркой. На Лейпцигской хлопчатобумажной фабрике спасать положение пришла “рабочая группа пенсионеров” (Rentner-AG). Но в целом, как признавали чиновники, подобные инициативы “оказались провалом”.

В 1961 году профсоюз режима (FDGB) заключил соглашение с Народной солидарностью (Volkssolidarität), социалистическим аналогом Caritas, о спонсировании оплачиваемой помощи на дому матерям с больными детьми. Для некоторых это было спасением. “Я очень ценю помощь”, – говорила одна мать из Плауэна. Она вышла из дома в 8 утра, а вернувшись в 16:00, обнаружила, что квартира убрана, покупки сделаны, ее ребенок накормлен, и за ним присматривают. Ее коллег на фабрике женской одежды это не убедило. Распространенной позицией было “Я не впущу чужих к себе в квартиру”39. К тому же были расходы, которые делились с матерью. Да, жаловалась мать в 1965 году, она могла бы обратиться в Volkssolidarität, чтобы те прислали кого-нибудь присмотреть за ее близнецами, когда они заболеют. Раньше, когда она оставалась дома, она теряла 113 марок дохода. Помощь на дому обошлась ей в 104,50 марки за десять часов: “не Бог весть какой финансовый стимул”, отмечала она. На самом деле о существовании этой схемы знали немногие. Женщина-делегат национального собрания в 1965 году посетила четыре фирмы в Магдебурге, где 80 % работников составляли женщины: ни один женский комитет не слышал о помощи на дому. На электростанции Schwarze Pumpe наблюдалась аналогичная ситуация. К 1969 году потери рабочего времени достигли таких размеров, что женская комиссия Политбюро партии призвала фирмы создавать палаты для больных детей40.

В этом заключалось объяснение резкого увеличения числа детских садов в следующем десятилетии. Детские сады создавались как подспорье для работы, а не для семейной жизни. При необходимости они предлагали уход в ночное время и в течение недели (Wochenkrippen). В Айзенхюттенштадте посменным работникам часто не удавалось увидеться со своими детьми по четыре-пять дней.

При Эрихе Хонеккере работающие матери получали год отпуска по беременности и родам и до тринадцати недель оплачиваемого отпуска по уходу за больными детьми. Если в то время это и было большой помощью, то для равенства это мало что дало. В одном из последних докладов, подготовленных для комиссара Совета министров по гендерному равенству перед распадом ГДР, был сделан вывод о том, что “год ребенка” не принес матерям облегчения41. Возможно, он даже укрепил идею о том, что семья и домашнее хозяйство были естественными обязанностями женщин. В ГДР господствовала посменная работа. Когда матери возвращались на работу и просили дневную смену, им часто не удавалось вернуться на прежнее место. “Квалифицированным кадрам предлагались дневные смены в качестве уборщиц и помощниц на кухне”, – отмечалось в исследовании, проведенном в Галле42. В XIX веке роль женщин в обществе стала обозначаться как “Kinder, Küche, Kirche” (дети, кухня, церковь). ГДР успешно покончила с последним из “трех К”. Два других она по большей части оставила нетронутыми.

Развод был палкой о двух концах. Восточная Германия облегчила расторжение распавшегося брака в 1955 году, за поколение до аналогичных реформ на западе. В то же время она отменила алиментные обязательства между раздельно проживающими партнерами. Право на развод и право на труд шли рука об руку. Тот факт, что мужчина бросал жену ради другой женщины, как разъяснял полумиллиону читательниц журнал Die Frau von Heute (“Сегодняшняя женщина”), никоим образом не умаляет долг брошенной женщины строить социализм и присоединиться к числу работниц43.

Пожилые люди были в основном предоставлены сами себе. Нехватка услуг по уходу на западе бледнеет на фоне кризиса пренебрежения на востоке. В 1971 году чиновник из округа Лейпциг выпустил пар: “Нигде не было конкретных идей, как помочь этим людям”. Местные советы даже не знали, сколько у них проживает пенсионеров, не говоря уже о том, каковы их нужды. Годом ранее Совет министров призывал провести национальное исследование потребностей в уходе – но большинство городов даже не удосужились заполнить форму44. В 1974 году в Восточном Берлине проживали четверть миллиона пенсионеров, но в больницах и домах престарелых насчитывалось только 5 тысяч коек. По данным министерства здравоохранения, по меньшей мере 2600 человек, серьезно нуждавшихся в медицинской помощи, ее не получали. В докладе признавалось, что одноместные комнаты были редкостью, а уважение человеческого достоинства – фикцией; в то время в домах престарелых обычно было по двадцать или двадцать четыре кровати в комнате. Для пожилых людей с инвалидностью возможности для мытья “практически отсутствовали”45. В довершение к тому, что питание в домах престарелых было плохим, а постельного белья и столовых приборов не хватало, пожилые люди еще и страдали от социальной и культурной изоляции.

За последние двадцать лет существования ГДР почти удвоила количество мест в домах престарелых, а Volksolidarität посетила больше пенсионеров на дому. Режим переступил через свои антиклерикальные предрассудки и терпел больницы и дома престарелых, которыми управляли остатки