Гюро и скрипка - Анне-Катарина Вестли

соль, – сказала Гюро, но никто, кроме Сократа, не понял, что она этим хотела сказать, потому что он знал, как звучит эта струна, хотя и не знал, что у Гюро с Алланом эта струна называлась струной дедушки Андерсена.

Завидев Эрле, Тюлинька помахала ей и сказала, что они собрались на лыжную прогулку.

Они перешли через дорогу и вышли на лыжню, уходящую в глубь леса. Тут можно было дать Индивиду побегать. Индивид точно с цепи сорвался. Он то бежал впереди, то делал крюк, исчезая в лесу, потом вдруг выскакивал откуда-то сзади, с разбегу налетал на людей, сбивая их с ног, потом снова исчезал в лесу. Тюлинька шла впереди, за нею Ларс, затем Сократ и Гюро, а дедушка Андерсен замыкал шествие. Хорошо, что все тут предпочитали одну и ту же скорость – дети были ещё малы, а взрослые уже немолоды и не любили спешить, поэтому они составляли друг другу подходящую компанию на лыжной прогулке.

– Нам идти далеко-далеко, – сказал Сократ. – Надо пройти пять миль. Но я держусь и всех обойду.

Наверное, Сократ слышал, как по радио рассказывали о пятимильной лыжной гонке, поэтому он ринулся вперёд и обогнал Ларса и Тюлиньку. Но продержался он недолго. Скоро Сократ совершенно выдохся, и ему пришлось постоять и отдохнуть, прежде чем продолжить прогулку. Гюро тоже прибавила ходу, потому что почувствовала вдруг необыкновенный прилив сил. Лыжи скользили так легко, и Гюро обошла всю компанию. Очутившись впереди всех, она вдруг почувствовала, что рядом нет никого и она одна наедине с лесом. Лес стал какой-то непривычный: всегда он был зелёным, а сейчас стоял весь белый – все ёлки и сосны стали белыми, белыми были и попадавшиеся там и сям лиственные деревца, и такая тишь кругом…

Лыжня впереди сделала поворот, и все, кто был позади, скрылись из виду.

– Гюро! – услышала она издалека чей-то голос. Это прозвучал голос Тюлиньки. Тюлинькина струна ля.

– Гюро! – позвал дедушка Андерсен на струне соль.

– Гюро! Гюро! – вторили им Сократ и Ларс. Оба на струне ми.

Если бы тут была мама, прозвучала бы и струна ре. Голоса ещё раз позвали, и Гюро откликнулась.

– Я здесь! – ответила она так громко, как только могла.

Остальная компания так быстро за ней не поспевала, и Гюро ещё немного постояла в одиночестве, дожидаясь, когда они покажутся. Вот если бы у неё сейчас была при себе скрипка, она сыграла бы на ней, чтобы лес послушал!

Гюро взмахнула лыжной палкой, как будто это смычок, согнула левую руку так, как будто держит в ней скрипку, и тихонько запела, получилось, как будто она играет на скрипке. Но тут подоспели все остальные, и Гюро встретила их, опираясь на лыжную палку. Гюро просто дожидалась, когда они её догонят.

– Зачем ты так быстро побежала? – рассердился Сократ. – Это же я должен был держаться, потому что мне это пришло в голову первому.

– Ну, в следующий раз ты побежишь вперёд, – ответила Гюро. – И пускай один раз выиграет Ларс, один раз – Тюлинька и Андерсен, чтобы никому не было обидно.

– Мы и так не обидимся, – сказала Тюлинька. – В лесу сегодня удивительно хорошо. А вон там пригорок, так что можете с него скатиться.

Все начали кататься с горки, и Гюро плюхнулась так, что лыжи задрались кверху, а сама она вся извалялась в снегу, но она тут же поднялась. Теперь она стала ещё белее, чем мама на тракторе. Сократ долго держался на ногах и всё время кричал: «Посмотрите на меня! Посмотрите на меня!»

Ларс, глядя на него, так зазевался, что забыл про лыжи, они встали поперёк, и он кубарем покатился с горки. Увидев это, Сократ так испугался, что тоже упал. Все дети – Гюро, Сократ и Ларс – раз пятнадцать скатились с горки, пока Тюлинька не сказала:

– Сегодняшняя лыжная вылазка была только пробная. В другой раз, когда у нас будет побольше времени, мы покатаемся ещё, а сейчас пора домой. Мы с Андерсеном сегодня идём в гости, нас позвала на обед хозяйка пансионата. Сократ и Аврора поедут с родителями в город, а к Ларсу придёт в гости тётя. Индивид поедет кататься на машине, а тебе, Гюро, пора домой, потому что суббота у вас с мамой день, когда вы можете побыть вместе.

– Да, – согласилась Гюро. – Только сперва ей нужно закончить работу на тракторе.

К тому времени как они вернулись из леса, снег уже перестал, и Эрле закончила убирать дорожки. Гюро разделась, все вещи на ней были мокрые, она приняла ванну и переоделась во всё чистое. И тогда Эрле сказала:

– Ну вот, Гюро. Я подумала, что бы нам такое сделать ради праздника, и решила испечь торт. Давай позовём Бьёрна и Лилле-Бьёрна. Я знаю, что сегодня он у папы. Может быть, сбегаешь к ним, чтобы позвать?

– Да, – сказала Гюро.

Накинув куртку и надев сапоги, она побежала выполнять поручение. Спустя минуту она уже влетела в подъезд корпуса «Ю» и позвонила в дверь квартиры, где жили Бьёрн и Лилле-Бьёрн.

Но открыл ей не Лилле-Бьёрн, а незнакомая женщина с каштановыми кудрями. Она вышла в красном переднике и удивленно посмотрела на Гюро.

– А Бьёрн дома? – спросила Гюро.

– Нет, они с Лилле-Бьёрном уехали в кино, – сказала женщина, – но вот-вот будут дома, утренний сеанс, наверное, уже кончается.

– Понятно.

Она застеснялась чужой тётеньки и, не говоря больше ни слова, убежала.

– Ну, что они сказали? – спросила Эрле.

– Ничего. Их не было дома, – сообщила Гюро. – Там была чужая тётенька с кудряшками и в красном переднике. А Лилле-Бьёрн и Бьёрн ушли в кино.

– Вот как? – сказала Эрле. – В переднике? Значит, она осталась дома за хозяйку. Ну что ж! Не будем им мешать. Как можно! Сейчас я поставлю тесто, чтобы испечь хлеб, и помою полы в квартире.

Быстро замесив хлеб, Эрле принялась за полы, но работа у неё шла не так весело, как тогда, когда они с Гюро вместе наводили чистоту. Мама сердито шуровала тряпкой, а затем заглянула в комнату Гюро:

– Ты что это покидала в кучу мокрую одежду? Сказано было тебе – повесь и прибери за собой!

– Так я же ещё не успела, – стала оправдываться Гюро. – Ты сама посылала меня к Бьёрну.

Гюро села на кровать и взяла в руки скрипочку. Она даже не пробовала сыграть какую-нибудь мелодию, а только водила смычком по струнам. Покончив с мытьём, мама взялась за тесто. Сделав два хлеба, она сунула их в печку и включила духовку.

– Ну вот, – сказала она. – Сейчас хлеб подымется и начнёт печься. Когда прозвенит звонок, выключи духовку. Не забудешь, Гюро? А я сделаю пробежку на лыжах, пока ты упражняешься на скрипке. Что-то у меня сегодня голова гудит от усталости, поэтому я прогуляюсь одна. В лесу есть освещённая лыжня, так что не страшно, что на улице темно. Помни про хлеб в печке, Гюро! Я вернусь через часок.

– Хорошо, – сказала Гюро.

На душе стало совсем невесело и даже тоскливо.

И она решила обратиться за утешением к скрипочке. Аллан же сказал, что, когда ей будет грустно, скрипочка её всегда утешит. Она встала как полагается и заиграла. Ей действительно стало полегче, потому что всё время надо было думать о том, где там какие звуки. Не успела Гюро как следует наиграться, как вдруг в дверь позвонили. Гюро открыла. За дверью стояла незнакомая женщина.

– От вас, что ли, несутся эти ужасные звуки? – спросила она. – Разве ты не знаешь, что нельзя упражняться после обеда? В это время у людей тихий час, все отдыхают. Тем более сегодня ещё и суббота! Я и так каждый день до позднего вечера на работе, так что в выходные хочу покоя, чтобы никто не мешал отдыхать.

– Хорошо, – ответила Гюро. – Я больше не буду.

– Значит, договорились, – сказала женщина. – Казалось бы, уж твоя мама как дворник должна бы знать правила.

– Её нет дома. Она сейчас вышла.

– Ну ладно. Только не забудь, что я сказала.

Теперь Гюро и вовсе не знала, чем бы ей заняться, но потом всё-таки придумала: можно поупражняться, как правильно надо писать ноты. Аллан показал ей несколько нот, и нотную бумагу ей уже купили, и Аллан велел ей попробовать самой написать песенку для четырёх струн. Гюро устроилась за кухонным столом, тихонько напевала и записывала, напевала и записывала. От этого ей тоже становилось полегче на душе, как будто скрипка и тут её утешала, хотя Гюро сейчас и не играла на ней.

Тут зазвонил таймер духовки, и Гюро её выключила, как показывала мама. По кухне разлился вкусный запах. Скорей бы уж возвращалась настоящая мама вместо сердитой Эрле, которая отправилась на прогулку.

Гюро показалось, что прошло очень много