Властелин Атласа - Колин Фалконер

— Нет, Джордж. На это я не соглашусь. Даже у нас дома эти места не лучше тюрьмы. Если его там не замучают до смерти, то через год он будет потрошить карманы на Джемаа-эль-Фна. Он заслуживает лучшего.

— Осторожнее, Гарри. Он думает, что ты его новый отец. Что будет, когда он узнает, что ты возвращаешься в Англию и бросаешь его?

— Я не собираюсь его бросать.

— Гарри, ребенку нужен дом, стабильность. А не джин, ночные загулы и вереница женщин.

— Ну, всего этого ему захочется позже. Мне просто нужно помочь ему пережить трудные времена, пока он не подрастет.

— Это не смешно.

— Я его не брошу, Джордж. И он сейчас не главная наша проблема. Если мы не переберемся через эти проклятые горы, все это пустой разговор, не так ли? Как мы здесь оказались? «Самые легкие деньги в твоей жизни!» — вот что ты сказал.

— Возможно, я несколько преувеличил.

— Я замерзаю насмерть, Джордж. Как это случилось? Я всегда помнил Северную Африку как чертовски жаркое место. А теперь вот я здесь, и мне никогда в жизни не было так холодно. — Ноги его онемели, а сапоги были практически в огне. Он не мог перестать дрожать. — Сколько человек ты спас, Джордж?

Джордж пожал плечами, сбитый с толку вопросом.

— Я никогда не считал.

— А следовало бы. Ты же врач. Вести счет. Я вот веду счет, скольких убил.

— Зачем тебе это?

— Я не планировал. Но, знаешь, они приходят к тебе по ночам и не уходят. Конечно, точный счет всегда затруднителен, когда командуешь артиллерией. Десятерых ты убил или сотню последним залпом? Слишком далеко, чтобы быть уверенным. Но тех, кого я убил у Тель-эль-Кебира… я был достаточно близко, чтобы видеть их лица.

— Либо ты, либо они, Гарри.

— Верно. Но когда просыпаешься в крике и холодном поту посреди ночи, видя лица этих людей, это уже ничего не значит. Какие еще сны меня ждут впереди? Родители Му, его мать, его отец, я знаю о них. Это еще двое в Аздузе. Те, кто устроил нам засаду в долине. Аскари нашли шесть тел. Это девять. Сколько, скажем, в Египте? Сотня? Округлим.

— Это война, Гарри. Ты солдат. Это твоя работа.

— Ты тоже был солдатом. Но ты спасал жизни, а не отнимал их. За каждую жизнь, которую я отнимаю, ты спасаешь одну. Я бы хотел однажды уравнять чаши весов. Не такое уж неразумное желание, правда?

— Сомневаюсь, что я спас сотню.

— Ну, плюс-минус несколько. Суть в том, что, с кем бы ты ни сражался, ты всегда на стороне ангелов, Джордж.

— Сомневаюсь.

— Конечно, так и есть. Скажи мне вот что. Ты слышишь стон человека, он погребен заживо, пытается сбросить с себя землю, выбраться на свет, дышать. Но он тяжело ранен. Если ты ему поможешь, он все равно умрет от ран, от холода. Но если ты оставишь его там, страдать, то придут бандиты и будут пытать его до самой смерти. Что бы ты сделал?

— Я бы взвалил его на спину и нес, пока сам не упал бы от изнеможения.

— Да, я верю, что ты бы так и сделал.

— Я шучу, Гарри. Я бы сделал то, что мы с тобой оба видели, как делают некоторые, то, о чем никто не говорит. Я бы нашел способ быстро избавить его от мучений. Почему ты меня спрашиваешь?

— Просто так. Это всего лишь вопрос.

Гарри услышал, как кто-то приближается к ним в темноте. Это был Прибойник; он нес кусок мяса, завернутый в окровавленную тряпку. Он протянул его Гарри.

— Для вас, — сказал он.

— Что это?

— Ешьте, — сказал Прибойник.

Гарри развернул сверток и понюхал.

— Свежее. Где, черт возьми, ты это взял?

— Не хотите?

Джордж выхватил мясо.

— Наверное, конина. Ради всего святого, Гарри, нам нужно есть. Бросай на угли, или я съем его сырым.

Прибойник снова скрылся в темноте.

Джордж развернул мясо и поднес его к огню на кончике ножа. Пламя едва хватило, чтобы его опалить, а Джордж был нетерпелив; через несколько минут он разрезал его ножом на три окровавленных куска.

— Держи, — сказал Джордж.

Гарри помедлил.

— Да ешь же, ты умрешь с голоду.

Гарри взял кусок.

Это был самый сырой бифштекс, который он когда-либо ел. Он едва наполнил их желудки, лишь напомнив, как они все голодны. Му доел первым, облизал жирные пальцы, а затем уставился на мясо на кончике ножа Гарри; вид у него был как у бешеной собаки. Бедный ребенок.

Гарри откусил последний кусок и протянул ему остаток.

— Как думаешь, это был мул или лошадь? — спросил Гарри, облизывая холодный жир с пальцев.

— Бог его знает, — ответил Джордж, и понадеялся, что это не Затычка.

Его всего трясло; в ветре был лед, он пронизывал его шинель и толстую шерстяную джеллабу, надетую поверх, даже овчины, которые принес им визирь, не могли их согреть.

Они наваливали на себя все, что могли найти: брошенный кем-то молитвенный коврик, мешковину, которую сняли с мулов. Каждый раз, когда Гарри проваливался в сон от изнеможения, его через несколько минут будила дрожь собственного тела.

Снег растаял и пропитал его одежду. Он увидел Рыжебородого, сжавшегося у одной из пушек, и рваные свертки других артиллеристов вокруг него; они храпели. Как им удавалось спать в таком холоде? Суровые люди, эти, никогда не ждавшие ничего лучшего. Он не рассчитывал пережить никого из них.

Ночь казалась бесконечной, и они не сомкнули глаз. Было почти облегчением, когда один из стражников потряс его за плечо и сказал, что пора идти. Вскоре они услышали трубы и барабаны, приказ выступать.

Люди садились на лошадей и вешали на плечо винтовки. Бесшумные, как призраки, армия поднялась из снега, когда первые жирно-серые полосы света просочились на восточном небе.

Гарри не чувствовал лица. В его бороде был лед; он попытался его вытащить, и усы обломились в его пальцах, замерзшие намертво. «Что ж, — подумал он, — по крайней мере, теперь не придется бриться».

Они брели дальше, почти не разговаривая, каждый наедине со своей собственной борьбой и своим собственным горем, экономя силы для перехода. Гарри постоянно поскальзывался и падал на снегу, теперь превратившемся в дорогу из грязной