Товарищ Н Релокант - Борис Рябов

Конечно, по-мужски меня к ней влекло, но навешенный на меня ярлык «приличный человек», предписывал мне не форсировать события. Поэтому я выжидал и держался.

На второй выходной неделе нашего знакомства, в ночь перед тремя неделями работы, когда мы уже легли спать, почти провалившись в сон, лежа носом к стенке, я услышал легкие шаги. Настя, минуя кухню и уборную, подошла ко мне и села с краю кровати. Я резко обернулся вырванный из объятий сна:

– Что-то случилось? – пробормотал я, щурясь и осматривая видимые части комнаты.

– Нет, – тихо шепнула она, положив мне руку на плечо. – Мне просто очень страшно.

Поняв, что никакой угрозы нет, я расслабился, провел ладонью по глазам, что бы сбить сон, и перевернулся на спину.

– Кошмар приснился?

– Нет, – она, о чем-то задумавшись на секунду, посмотрела в окно. Потом повернулась ко мне и также тихо спокойно прошептала, – Можно я здесь с вами полежу?

– Конечно, – прижался я к стенке.

Анастасия пристроилась рядом, использовав моё плечо как подушку. Я почувствовал, как ее тело время от времени пробивает дрожь.

– Чего вы боитесь больше всего, Михаил? – спросила она меня, глядя в потолок.

Я пожал плечами, хотя ответ на ее вопрос знал хорошо. Иногда я также как она подолгу не мог заснуть, отгоняя от себя дурные мысли о семье, будущем, которым раньше я хоть как-то, но управлял. Все это теперь находиться во власти стихии под названием жизнь. В такие моменты страхи душили меня, заставляя моё сердце биться с бешеной скоростью.

Говорить ей сейчас об этом я не стал. Мне в тот момент показалось, что жаловаться о душевной боли разлуки хрупкой, милой девушке, которая каждый день, видит смерь и увечья, было бы ничтожно с моей стороны. Да она и сама наверняка все прекрасно понимала. Поэтому я назвал ей свой второй самый пугающий меня страх:

– Боюсь утонуть, – шепнул я в ответ, покосившись на неё.

Она тихонько усмехнулась, повернувшись лицом ко мне.

Я тоже повернулся к ней. Её лицо было так близко, что даже в темноте я мог разглядеть очертания её лица и следы от слезинок под глазами.

– Ты же моряк? – усмехнулась она, не поверив.

Мы одновременно сделали легкое движение головой друг другу на встречу и наши губы слились. Первый поцелуй был лишь легким, нежным прикосновением. Второй и третий становились все длительнее и жарче.

Утром, с первыми лучами солнца, пока Настя еще спала, я собрался, вышел на улицу и направился к пирсу. Это был один из тех дней, когда мне совсем никуда не хотелось идти. Настроение при этом у меня было приподнятое. Что-то, напевая, я даже не заметил, как обогнал Платона Алексеевича, который шел по тротуару с другой стороны улицы.

Он, окликнув меня, удивился. Ведь это он всегда перед выходом в рейс, первым приходит на шхуну. Перейдя на его сторону, мы продолжили путь вместе. Я предложил капитану способ, как нам ускорить подъем грузов из трюма, рассказав, что еще в Ейске, сам смастерил не хитрое приспособление похожее на механическую лебедку. А он пригласил меня вечерами спускаться в кафе, расположенное в его доме. Для вечернего чая или чего-нибудь покрепче пития.

По дороге на меня нахлынули теплые воспоминания. Не так уж и давно мы с отцом, таким же ранним утром выходили из дома и направлялись к берегу. Планируя по пути предстоящий выход в море.

Глава 17

Теперь, когда мы возвращались после упорной работы домой. Мы стали чаще встречаться.

Вечерами я с Настей и Платон Алексеевич с Еленой Андреевной собирались в кафе. Иногда к нам присоединялся Алексей.

Обычно все начиналось с того, что Елена Андреевна приносила нам какую-нибудь новость из газет или от знакомых, о новой теперь для нас «Советской России». Ничего хорошего газеты не писали. Пресса пестрила заголовками и рассуждениями о надвигающемся на Родину голоде. Еще страшнее звучало то, что большевики не в силах остановить грядущую катастрофу, так как сами все и разрушили.

При этом советская всласть укрепляла отношения с революционерами в Анкаре. Решив помогать им оружием и деньгами в борьбе с «Империализмом захватчиков».

Платон Алексеевич называл их дураками:

– Да уж. – недоумевая, протяжно говорил он, когда слышал о помощи Великому Национальному собранию Турции.

– Неужели они там совсем того? – басил он. – Видимо нет советчика, который турок знает. Они думают, что, смогут после победы на них влиять… Идиоты! Совсем не понимают, что туркам только помощь нужна. А как только они своего добьются, пошлют их со своими идеями «равенства и братства». Мустафа еще на первом собрании провозгласил приоритетом Турции «светскость», а не «советскость».

Елена Андреевна к советскому партийному руководству относилась не менее «дружелюбно», зачастую, даже враждебно. Однажды я сам стал свидетелем этого, когда его представители начали появляться в Константинополе. Двоим из них, волей судьбы, выпало пройти мимо нас вечером, и супруга капитана не сдержалась, узнав в них «большевистскую заразу». Она, молча, встала и изо всех сил кинула в спину одного из них небольшой деревянный поднос, на котором любезный официант выносил нам разные сладости. Бросок был чувствительный, представитель советов даже вскрикнул, возможно, не только от боли, но и от неожиданности. Резко обернувшись и схватившись за спину, он хотел было возмутиться. Но после того, как мы все словно по команде встали из-за стола, он, осмотрев нашу молчаливую компанию, решил только тихонько фыркнуть носом. После чего развернулся и, прибавив шаг, догнал товарища, который ошарашенный внезапным криком друга, отскочил на пару шагов и наблюдал за происходящим с испугом.

Несмотря на такое вот отношение к большевикам, Елена Андреевна всегда рассуждала по-своему:

– Здесь ты конечно прав, Платон, – отвечала она ему на новости о помощи, – Но в этой дружбе есть и смысл. Туркам сперва нужно будет помочь России разобраться с империализмом в Грузии и Армении. А то, как же они будут доставлять эту помощь. Море за англичанами, большие корабли не пройдут, а вроде наших не полезут. Так что это не помощь, это оплата.

«Голод», «Притеснение оппозиционно настроенной интеллигенции», мне от всех этих принесённых новостей и рассуждений поначалу становилось жутко. Поэтому я старался думать позитивно: «Батя рыбак, уж голодными дома не будут. А то, что интеллигенцию гоняют, так это и вовсе не про мою семью».

Сворачивала всю эту мрачную новостную повестку обычно Настя. Она, казалось мне, все эти новости вообще пропускала мимо ушей.

Почти всегда подобрав удобный момент, она сменяла тему разговора на обсуждение нового