Из тьмы. Немцы, 1942–2022 - Франк Трентманн

к остальному населению Франции120. Даже некоторые из участников заговора 20 июля 1944 года, замышлявших убийство Гитлера, были запятнаны нацистскими преступлениями. Хеннинг фон Тресков играл ключевую роль в планировании военных операций группы армий “Центр” (Heeresgruppe Mitte). Весной и осенью 1941 года он и его сослуживцы неоднократно получали сведения о кровавых оргиях СС в тылу. Но они закрывали на это глаза и продолжали заниматься своими делами. И лишь когда продвижение войск остановилось и возможность быстрой победы исчезла, тогда бойня 20 октября 1941 года в Борисове, где наряду с мужчинами были убиты тысячи женщин и детей, пробудила совесть фон Трескова121. Тогда он и присоединился к Сопротивлению.

Другой участник “группы 20 июля”, обер-лейтенант Гельмут Штиф, в конце ноября 1941 года писал своей жене из-под Москвы. Он чувствовал, что стал “инструментом деспотической воли к разрушению, поправшей все законы человечности и основные приличия”. “Последние дни, – сообщал он ей неделю спустя, – я машинально отдаю приказы о расстреле великого множества комиссаров или партизан; все просто – или он, или я”. 10 января 1942 года он признавался жене: “На нас лежит такая вина, что мы все несем ответственность. Я чувствую, грядущий Судный день – вполне справедливое наказание за те мерзкие преступления, которые мы, немцы, совершили или которым позволили совершиться за последние годы… Я так устал от этого бесконечного ужаса”122. Вильгельм Шпайдель, служивший на территории Греции, также вступит в движение Сопротивления. Он считал массовые репрессии против гражданского населения вредными, но отдавал соответствующие приказы. Война есть война, успокаивал он свою совесть, и в любом случае “население Германии страдает от американских и английских устрашающих налетов на немецкие города намного сильнее”, как будто одно было связано с другим и могло служить ему оправданием123.

Гитлер и его генералы давали лицензию на убийство, но нажимали на курок солдаты. Массовые убийства не были полностью анонимной бюрократической рутиной. Из 6 миллионов погибших евреев почти 2 миллиона были расстреляны немцами в порядке массовых казней. Таким образом, число непосредственно замешанных в убийства было довольно велико. Вопрос, кем они были и что их на это толкнуло, вызвал ожесточенные споры среди историков. Явились ли они к месту расстрела полными решимости и готовыми на убийство, будучи движимы “истребительным” антисемитизмом, как доказывает Дэниэл Голдхаген? Или были “обычными людьми”, которых сделали убийцами расчеловечивающий опыт войны и социальное давление, как утверждает Кристофер Браунинг в своем исследовании о полицейском батальоне 101?124

Благодаря этой полемике появилось множество работ, исследовавших как отдельные зверства, так и биографии их участников. Авторы намекают, что не стоит искать ответ только в социальной ситуации сражения или в психологической предрасположенности человека. Имеет значение их сочетание, что подтверждает резня, произошедшая 16 августа 1943 года в Коммено, в Восточной Греции. В этой деревне не было нападений на немецких солдат. Но это не остановило 98-й горнопехотный полк от того, чтобы устроить бойню. На рассвете они стали бросать гранаты, а затем врывались в дома мирных жителей и убили 317 человек. Руководил этим лейтенант Вилибальд Рёзер, молодой и фанатичный нацистский офицер. Родившись в 1914 году, он сделал карьеру от члена гитлерюгенда до протеже генерала Фердинанда Шёрнера, фанатика железной дисциплины и жестокости к противнику. В 1942 году на Кавказе Рёзер был назначен командиром 12-го батальона 98-го полка и за свою жестокость получил прозвище Нерон 12/98. По выражению одного из подчиненных, Рёзер был “стапятидесятипроцентным нацистом”. Для нападения на Коммено он вызвал добровольцев. Некоторые сделали шаг вперед, но их было недостаточно, так что Рёзер приказал остальным присоединиться к ним; показательно, что отказался только один солдат. Во время самой бойни некоторые солдаты стреляли в землю и велели местным жителям прятаться в апельсиновых садах. Но большинство бесчеловечно исполняли приказ и убивали детей, стариков и всех, кто попадался на глаза, отпуская при этом шутки и уродуя трупы. Полковой священник потом отмечал, как некоторые из солдат боролись со своей совестью: с одной стороны, убивать женщин и детей нельзя, с другой – нельзя и не повиноваться приказам. Убийства мужчин из числа мирных жителей давно стали нормой. Большая часть солдат одичала на Восточном фронте, остальные – на войне с партизанами в Черногории. В довершение всего Рёзер предоставил им моральное оправдание: убийство женщин и детей было всего лишь возмездием за бомбардировку Кёльна англичанами125.

Чтобы совершить убийство, не нужно быть молодым нацистом с промытыми мозгами. И не все зверства совершались солдатами, успевшими повоевать на Восточном фронте; так, никто из состава дивизии “Герман Геринг”, убившей 29 июня 1944 года в Тоскане 250 невинных мужчин, женщин и детей, не воевал на востоке126. Но когда присутствовал хотя бы один из этих факторов, вероятность появления преступников тут же возрастала; имело значение и то, что большая часть солдат, участвовавших в тосканской бойне, была молодыми сорвиголовами. Социальное давление также играло роль в нагнетании насилия. Как правило, нужны были особенно порочные командиры вроде Рёзера, чтобы организовать остальных. Но война последовательно снижала нравственный порог – как только стало нормой устраивать облавы на евреев и расстреливать их, оставался небольшой шаг до убийства мужчин-гражданских; после того как стало нормальным убивать мужчин-гражданских, оставался небольшой шаг до убийства женщин и детей. СС и Waffen-SS отличались особой жестокостью, но и элитные части регулярной армии, такие как танковые и горнопехотные дивизии, также зверствовали. Они питали отдельную ненависть к партизанам – нерегулярному врагу, подрывавшему их самооценку. Восточный фронт был особенно жестокой школой насилия, но некоторые были более усердными учениками и сильнее остальных стремились убивать.

Убеждения всего не объясняют, но и сбрасывать их со счетов было бы серьезной ошибкой. Верующие католики и старые солдаты могли взять на войну свои нравственные убеждения или успеть повзрослеть, прежде чем Гитлер пришел к власти, поэтому они чаще видели отражения своих лиц в глазах детей и женщин неприятеля. Заразный антисемитизм и антибольшевизм означали, что многие с момента своего прибытия смотрели на жителей Восточной Европы как на чуждых и опасных недолюдей и видели в каждой деревне, в каждом поле рыскающих врагов – расовых и идеологических127. Это коренным образом отличалось от немецкого восприятия Франции или Северной Африки и имело серьезные последствия в смысле отношения к соответствующим неприятелям.

Во время войны и сразу после ее окончания многие солдаты и офицеры, чтобы оправдать зверства, говорили о “военной необходимости”. Многие преступники не воспринимали себя как убийц. Но на самом деле это было самосбывающимся пророчеством, а не ответом на объективно