Террор. Демоны Французской революции - Мариса Линтон

новшество, однако он прибегает к ней шире, чем Законодательное собрание, которое с оглядкой использовало этот метод, чреватый опасным столкновением законодательной и исполнительной власти[332]. С 22 сентября 1792 года до начала марта 1793 года в армию и в охваченные волнениями департаменты отправляются 86 комиссаров, но в подавляющем большинстве случаев каждый из них командируется всего по разу, так что речь идет об эфемерном способе точечной реакции, а не о последовательной политике, распространяющейся на все департаменты. Зато в марте–апреле 1793 года, то есть параллельно с применением других чрезвычайных мер, происходит систематизация командирования народных представителей на места – свидетельство намерения Конвента усилить свой контроль во всей стране и в армии.

Этот новый институт, не прописанный в Конституциях, сразу становится частью власти, превращающейся в революционную за много месяцев до того, как ее начинают так называть. По меньшей мере 426 членов Конвента, то есть приблизительно каждый второй, отправляются в командировки, каковых насчитывается около 900 (в 1793–1795 годах, то есть включая III год). Если немного менее половины этих командированных за весь период являются монтаньярами, их пропорция вырастает между осенью 1793 года и летом 1794 года, то есть в самый разгар периода террора. Так, более 90 % монтаньяров фигурируют среди этих посланников в департаменты 9 нивоза II года (29 декабря 1793 года), занимающихся реорганизацией властных органов и направляющих их в желательную для революционной власти сторону. Самые «используемые» посланники провели «на земле» от 17 до 20 месяцев почти без перерыва, хотя их отсутствие не могло не сказываться как на работе Конвента, так и на их способности понять политический процесс в Париже.

Им никогда не вверялись «неограниченные полномочия», ложно приписываемые им подавляющим большинством историков, тем не менее их власть была очень широка, отсюда их существенное влияние в департаментах и в армии. Если значительное большинство их играло роль политических и культурных посредников между центром и местными властями, а также между властью и гражданами, десятки посланников все же были замешаны в массовых репрессиях. Об этом свидетельствуют карты их перемещений: та, где отмечены департаменты, ясно указывает на политическое и/или стратегическое соотношение между снабжением Парижа и террором (важность Парижского бассейна и оси Париж—Лион—Тулон), тогда как карта командировок в армию показывает, что их отправляли туда не наугад (карты 2 и 3).

Здесь видна важность главного фронта (достаточно сравнить Северный и Пиренейский фронты); географическая зона внутренних конфликтов объясняет существенное присутствие представителей в армии (отсюда огромное количество командировок в армию в область Ла-Рошели, то есть в Вандею, в 1793 году).

Среди откомандированных, отличившихся террором – управлявших массовыми репрессиями или не чуравшихся их, а потом ставших мишенями доносов и тысяч измышлений, выходивших из-под пера некоторых историков, – чаще всего упоминается Каррье и грустная слава его миссии в Нанте, хотя первостепенную роль играют другие: четверка (Альбит, Колло д’Эрбуа, Фуше и Лапорт) застрельщиков репрессий в Лионе; их коллеги, координирующие усилия военных по взятию Тулона в декабре 1793 года (в том числе Баррас и Фрерон); недоброй памяти Лебон, распоряжающийся множеством казней в Аррасе и в Камбре; многие другие, ныне забытые, при том что на их совести немало казней (Франкастель в Анже), а также наследившие сразу в нескольких департаментах каждый, так как долго там орудовали, такие как Дартигоэт и Пине на Юго-Западе.

В силу своих решений, которые, подобно решениям Комитета общественного спасения, имели силу закона, пока их не отменит Конвент, эти посланники занимают центральное место в терроре. Эту их роль должны разделить и другие комиссары (агенты исполнительной власти, Комитета общественного спасения, армии, местных властей) вместе со своим окружением (куда входят агенты агентов), местными группами давления, а также Комитетом общественного спасения и самим Конвентом, которые могли в любой момент отозвать их в Париж, в том числе по причине недовольства их действиями. Только путем скрупулезного изучения можно измерить реальное политическое влияние тех или других и степень их ответственности за террор; пока что мы не располагаем всеобъемлющим анализом десятков тысяч их постановлений и не можем поэтому судить об их участии в репрессиях и в разнонаправленных политических решениях.

Помимо этих командированных на места представителей, историки много пишут о еще двух революционных институтах, имеющих репутацию главных проводников террора: революционных армиях и комитетах по надзору. Роль первых, созданных в сентябре 1793 года, неоспорима и хорошо исследована в трудах историка Ричарда Кобба[333]. Существовало около 60 таких армий, в которых служили примерно 30 000 человек (убежденных активистов, часто деятельно искоренявших христианство), действовавших где реально, где эфемерно в двух третях департаментов (см. карту 4) до того, как во фримере II года (декабре 1793 года) началось их постепенное расформирование, ставшее повсеместным весной 1794 года.

Самая многочисленная из революционных армий – Парижская, в ней примерно 7000 человек (в том числе 1200 канониров) под командованием генерала Ронсена. Она связана с «эбертистами» и выполняет ведущую карательную функцию в ряде департаментов и коммун (см. карту 5). В декрете о ее создании упоминается о ее статусе чрезвычайного института, так как она изначально «предназначена для подавления контрреволюционеров и для исполнения всюду, где понадобится, революционных законов и мер общественного спасения». Ричард Кобб пишет об этих армиях, что «они представляют собой передвижной Террор, Террор в деревне, они вызывают страх, в этом и заключается цель их создателей»[334]. При этом его работа прежде всего выявляет тот факт, что этот террор, связанный с прохождением той или иной революционной армии, чаще всего остается эфемерным, не сопровождается свирепыми мерами, риторика и символические проявления (особенно борьба с христианством) преобладают над арестами и казнями. За исключением отдельного случая Парижской армии, отличившейся в Лионе и в Вандее, мрачной памяти о «роте Марата» в Нанте и в меньшей степени – о походе революционной армии Ло в Авейроне, революционные армии остаются малоэффективными формированиями, неспособными долго поддерживать свой авторитет, а не грозным «аппаратом террора».

Что до значимости комитетов по надзору, тоже часто называемых главными инструментами Террора на местах, то оно сильно переоценено. Недавние работы и проводимое сейчас общенациональное исследование доказывают, что подавляющее большинство этих комитетов не представляло собой ключевого элемента репрессий[335]. Ограниченные в момент официального создания весной 1793 года ролью выявления «чужаков» (лиц, живущих или проезжающих через коммуну, не будучи ее уроженцами), они получают осенью право составлять списки подозрительных лиц. Позже, после декрета от 14 фримера II года (4 декабря 1793 года) об организации революционного правительства, они выполняют вместе с муниципальными властями задачу надзора за применением «революционных» законов, а также