В лесах Прионежья - Ефим Григорьевич Твердов

и чем-то меня ударило в правое плечо, да так сильно, что я вытряхнулся с лабаза да прямо под коренья валежника полетел. Чувствовал, как валился, а потом на что-то наткнулся и все забыл — память куда-то вышла, не приметил.

Открыл глаза и сам удивился. Залез на лабаз, когда вечерять начиналось, а сейчас уже солнце высоко и такая стоит испарина, что мне и жарко и парко. Поряду со мной дедко мой Василий Семенович сидит да каким-то снадобьем мне голову натирает, а как увидел, что я глазами моргаю, закричал:

— Мать честная, да никак парень-то ожил! Вот бы, ешь те мошкара, муха зеленая с комарами.

Бабка вокруг меня семенила, мне в руки толкала краюшку черного хлеба, в другую руку крынку парного молока.

— Испей, желанный, все болячки молоко коровье снимает, а краюшка хлебца богоданного горлышко расширяет.

— А где ж медведь-то? — спрашиваю я между прочим у дедушки Василия Семеновича, а он мнется, заливается, улыбается да подмиг мне делает:

— В лесочке, внучек, гуляет, тебя дожидает…

И тогда я встаю на ноги и — отродясь никогда не крестился, а тут перекрест себе сделал, сказал:

— И дождется…

Дед на меня опять же цыкнул:

— Дай только подрасти, а я уж ей потом…

А чего потом, я тогда так у дедушки и не понял.

Но ровно через год первую охотничью ошибку я все же исправил.

Дело было так. В летние жаркие дни мы пасли лошадей в загоньях Явенгских дач, что примыкают к Турабовским дачам. В тех загоньях трава была съедобная, калористая, для лошадей приятная, с разными пряностями. В лесу было много нетореных дорог, были ухабистые места с кучами валежника, да попадались кое-где и овраги с овражками, сплошь заросшие жимолостью да хворостинником. Но для крестьянских лошадей в оводяную пору было здесь поле — гулянье. Овод не прожужжит, можжевельник не пропустит, комар поплачет, да и тот счахнет. Густой лес — надежное укрытие для лошадиных роздыхов. Днем лошади паслись у безымянного ручья, что кольцом опоясал крутую серебряную сопку в Турабовщине, а по вечерам мы лошадей сзывали в становье. Становье было густоельниковое, огороженное высокой изгородью, так что для мишек и машек был полнейший непролаз.

В один полуденный час в канун Ильина дня, у речки, около ее распада, медведь задрал рыжего коня Ивана Хмурого. Мужик жил справно, потому и конь у него был самый справный во всей нашей волости. Породный конь. Копытистый, весь в яблоках, а когда бежал на рысях, то его бока все время выговаривали: буля-буль… буля-буль, а из-под копыт земля дымит, песок сыплется, ноги колесиком крутятся, добро, красиво. На происшествие первый наткнулся дед Прохор Петрович Сизмин, низкорослый, щуплый и первейший охотник, он знал все входы и выходы Тудозерщины. Но и бывалый охотник, а все же, когда столкнулся лицом к лицу с мертвой хваткой, испугался, остолбенел, а когда в себя опамятовался, то на колени встал, господа бога вспомнил и что одержимый побежал прочь с поля битвы да до стана явился, плачет.

— Сумятица страшная у речки случилась. Рыжий медведь убил насмерть жеребца в яблоках.

Мы в это самое время с дедом Василием Семеновичем случились в деревне — работали у братьев Смекалиных. Услышав от Прохора невесть чего, остановили приемку, переглянулись друг с другом, перемолвились словцами не особой важности, а все ж Прохору поверили и не преминули сразу же пойти на линию происшествия. Придя на место преступления, мы обнаружили следующее: конь не поймешь какой масти, так как был весь вывожен в грязи, лежал покойно на берегу ручья. Живот у коня был распорот и как-то не в порядке изнутри его путались кишки вокруг тела, вокруг его ног, около пня. У ручья стояла с наклоном толстая ель. Мы, обследовав ее, установили, что задними ногами мишка на этой ели сделал самоличную роспись в приемке коня и так далее. Роспись была глубокой бороздой и всей мишкиной пятерней. Мой дедушка, как только осмотрел местность, мне правым глазом подмиг сделал, промолвил:

— Следует тут полабазить, как, внучек, думаешь?

И опять же у меня нахлынуло чувство радости, и я снова расхвастался:

— Теперь, дедко, я его достану.

— Ну, ну, — тогда ухмыльнулся старик. — Доставай, доставай. А как же ты будешь доставать?

И тогда я нарисовал деду свою еще не написанную картину, но уже обдуманную. Я решил на этот раз лаз устроить не на елке, а прямо в топи у речки. Топь не допустит медведя к моему укрытию, а если у него и хватит для прыжка смелости, то топь его засосет с потрохами. Мой план дед одобрил. После ужина я полукольцом обошел засаду и подошел к ней с подветренной стороны, уселся удобно и надежно.

Солнце все еще стояло над лесом, и была неимоверная жара. Ветра не было. Пахло сосной да осокой. Пичужки скрывались в зарослях леса и молчаливо пережидали зной. Но вот солнце упряталось за лес, погасив за собой яркий свет. На болоте проснулись журавли, заговорили: «Куд-ря-во». Вспорхнула сойка и залилась посвистом. Несметное полчище мошкары кружилось вокруг меня. Они явно выживали меня из засады, лезли в нос, уши, глаза, попадали в рот. Я сидел, отбивался от мошкары и с трепетным волнением ожидал приход зверя.

Время было уже за полночь, а медведь все не приходил. У меня от укусов мошкары вспухло лицо, и я натер его полынкой, но от этого оно еще пуще запылало, загорело, защемило. Пришлось закутать лицо в платок, так что незакрытыми остались одни глаза. В лесу все слилось в непроглядную темень, и только я видел прямо перед собой большую тушу коня. Прислушивался, настораживался.

Под утро захотелось спать. Глаза закрывались, и, несмотря на мое усилие открыть их, они снова слипались, и с тошнотой к горлу подступала дремота. Силясь одолеть навязчивый сон, я стал считать до ста и обратно, но и это не помогло. Но вот деревья стали проглядываться, дремота невесть куда исчезла, и я услышал почти рядом с лазом сильное сопение и грызню. Оглядел внимательно, откуда шли эти звуки, и сразу же заметил огромную голову, прицелился и нажал спусковую скобу. Выстрел на заре раскатисто загрохотал в густом лесу, а вскоре на его грохот прибежал мой дедушка:

— О-го-го! Парень-то как разохотился!

Я в это время вышел из лаза и, сняв с лица белую повязку, вытер ею вспотевший загривок, лицо, и, улыбаясь деду, выговорил:

— Ждать надоедко было, а как пришел, то враз и одним выстрелом достал зверя.

— О-го-го! — заогокал старый и почал искать дырку, куда