Товарищ Н Релокант - Борис Рябов

– Хорошо, – подытожил жандарм, посмотрев на меня с сочувствием.

Он похлопал меня по плечу и жестом предложил вернуться к лодкам. Но, не сделав и шагу, он вдруг остановил меня, повернул лицом к мертвецам и начал задавать вопросы. Вопросы звучали из его уст по-военному: четко, с железной интонацией. Рассусоливать ответы, мол, дайте вспомнить, он мне не давал. Это был допрос по всей форме.

Я даже сначала оторопел от такого натиска. Но старания блюстителя закона были тщетны. В моих ответах не было ничего подозрительного, на все его вопросы из моих уст он слышал только правду.

За исключение одного: «Видел ли я, как погиб Пим?». Здесь я соврал, помотав отрицательно головой. Про Михри он даже не спросил. Его больше интересовало, не ждали ли мы здесь какого-либо человека или может быть наоборот, кто-то сошел не берег.

Проведя допрос, и видимо оставшись довольным, жандарм еще раз сочувственно похлопал меня по плечу. На этот раз он уже не остановил меня, пригласив подойти к лодкам.

– Мы сейчас будем поднимать, то, что сможем с вашего корабля, – сменив строгость на сочувственную доброту, сказал жандарм. – Вы можете помочь. Расскажите ребятам, что и где лежало, может что-то важное, документы, деньги, ценный груз.

– А как вы будете это поднимать? – поинтересовался я.

– Нырять, цеплять, вытаскивать, – отчеканил жандарм.

Подойдя к лодке, я увидел, что в них помимо камней, лежат веревки, с привязанными к ним крюками.

– Разрешите пойти с ними? – обратился я к жандарму.

– Да, конечно, – ответил он. – Я и сам вам хотел предложить. Только нырять не советую, наткнетесь на тело, испугаетесь, воздуха на всплытие может не хватить.

Хорошо понимая предостережения блюстителя закона, я помог двум рыбакам сдвинуть нос лодки в воду и отправился с ними.

Солнце уже встало чуть выше и осветило все вокруг. Прозрачная бирюзовая вода тех мест позволяла видеть далеко вглубь и когда мы подплыли к месту затопления, я увидел шхуну. Она лежала на глубине метров девяти, может восьми. Удобно завалившись разорванной частью борта к верху, она словно приглашала нас войти.

Я рассказал ныряльщикам, что и где находилось, и они принялись за дело. Один человек брал камень и крюк, за который была привязана пеньковая веревка, и нырял, стараясь попасть прямо к большой дыре в центре. Проникнув в нее, он попадал трюм, в то место, где стоял груз и начинался спальный отсек. Зацепив на крюк находку, он дергал два раза и двое в лодке тащили назад его вместе с грузом. В этот момент с другой лодки, другой ныряльщик отправлялся к шхуне.

Так, наверное, всего часа за три, на берегу оказались еще шесть тел членов команды и второй пассажир. Платона Алексеевича достать не смогли. Стены и дверь в каюту перекосило взрывом так, что открыть ее даже при помощи багра было невозможно. Может быть, оно даже к лучшему, подумал я. Капитан остался со своим кораблем.

Кроме погибших друзей, на берег из трюма вытащили пару кожаных чемоданов, несколько мешков с личными вещами, часть груза и любимую винтовку Алексея. Из рубки подняли бортовую книгу, вторую аптечку Елены Андреевны с лекарствами и пиджак Платона Алексеевича. В кармане пиджака была дыра, через которую в подкладку проваливались монеты, он смеялся кода доставал их, но зашить Елене Андреевне не давал, говорил: «Так надёжнее, не выпадут».

С последним нырком к «Елене», обратно наверх поднялась рында. Пловец передал ее мне и все вокруг ненадолго замолчали. Взяв ее в руки, я сел, вглядываясь в позолоту на колоколе и поблагодарил всех за помощь.

Глава 8

Вернувшись назад к берегу, я увидел Михри. Он стоял возле одного черного чемодана и рассказывал жандарму о его содержимом. Потом он открыл его и показал блюстителю закона вещи, находящиеся внутри.

Увидев меня, Михри сухо поздоровался. Я с безразличием на лице чуть кивнул ему в ответ, ничего сказав, и спросил у жандарма, что он намерен делать с телами погибших.

– Мы похороним их. Здесь есть кладбище, недалеко от ближайшей деревни, – указал рукой жандарм и спросил в ответ, бросив взгляд на лежавшие кучей вещи, – Здесь есть что ваше?

– Нет, – ответив я осмотревшись. – Если позволите, я только заберу ящичек с лекарствами, рынду, пиджак и пойду.

Жандарм посмотрел на колокол, пиджак и ящик.

– Хорошо. Эти вещи я проверил, забирайте. И скажите вашей, – он вдруг замялся, – Начальнице, что я скоро приду поговорить с ней.

Я снова тупо кивнул, стараясь не смотреть на Михри, чтобы случайно не дать взглядом ушлому жандарму какого-либо повода для подозрений. После чего взяв под мышку небольшой деревянный ящик и глядя себе под ноги, побрел назад в деревню.

Дойдя до места нашего ночлега, я вошел во двор и увидел Елену Андреевну. Одета она была уже не в свою одежду, а в одолженный какой-то местной хозяйкой, длинный васильковый сарафан и черную косынку на голове. Занята она была тем, что мыла две тарелки в деревянном корытце. Выражение её лица было уставшим.

Увидев меня, она остановилась, вопросительно посмотрев на меня.

– Доброе утро Михаил, – спокойно сказала она. – Что там на берегу?

– Вот, – я протянул ей аптечку и показал рынду с пиджаком в другой руке. – В подкладке что-то звенит.

Она, вытерев тарелки, бросила печальный взгляд на корабельный колокол и предложила пойти поесть в пристрой.

Отрыв обвитую лозой дверь, я очень обрадовался. Алексей уже не лежал на столе, а сидел за ним, доедая из тарелки салат. Голова его была перебинтована, свежей повязкой. Сам он был умыт и тоже был уже не в своей, а в чистой рубахе.

От радости видеть его в сознании, я чуть не бросился к нему, чтобы обнять. Но зная, что Алексей не любит, как он выражался «телячьих нежностей» да еще и ранен, я лишь широко просиял улыбкой и подумал, Слава Богу!

Алексей тоже был рад меня видеть.

– Видишь, как хорошо быть стройным как кипарис, – сказал он, увидев меня. – В тебя ничем и не попало. Или это от того, что ты на шинели лежал?

Рассмеялся Алексей, сделав шутливое предположение.

– Она же после стольких лет стирок, как броня! Всю щепу на себя приняла!

Здорово было видеть его таким бодрым. Я даже немного позавидовал ему. Видимо за все пройдённые им сражения, он получил такую закалку, что никакие обстоятельства не могли сломить его дух. Когда он узнавал о чьей-то гибели, он хмурился,