Небо красно поутру - Пол Линч

собрались вместе снова посмотреть. В семь часов старший помощник залил водою палубные костры, пар зашипел в лица тех, кто недоготовил себе ужин, и они заворчали и забрали утварь свою и съестное вниз. Мужчины поманили старпома, и тот подошел, а они показали на акулу.

Ага, вздохнул он. Я это уже видел.

Резчик посмотрел на старпома. А такое вам как?

Снодграсса он похлопал по плечу. Сколько уже?

Сорок девять дней.

Резчик показал на голову Снодграсса. Впечатляет, а? Точный, как часы.

Снодграсс наморщил нос, оскалясь желтевшими топорщившимися зубами, и зажал себе уши, словно бы пытался выдавить из них звук Резчикова голоса. Повернулся к помощнику. Что она там задумала? спросил он. Та тварь.

Старший помощник поковырял в носу, и покрутил добытое между указательным и большим пальцами, и щелчком отправил по ветру. Поглядел на акулий плавник, темно рассекавший воду, и пожал плечами, и нюхнул воздух. Голубые глаза его полнились знанием.

Я бы сказал, то, что она плывет за нами, верный знак смерти.

* * *

Вечер целовал горевшую тьму. Из тусклой преисподней западного неба расползался тянувшийся туман. Он смотрел, как тот захватывает их и оседает на них сверху, призрачная пелена, от которой ночное небо обращалось в прах, а море глушилось до безмолвия. Он лежал омертвело всю ночь напролет, тело неуклюже ворочалось, ум его в забытьи от поверхностных и бесформенных снов, и то и дело просыпался, дыханье мерзло в мерзком воздухе, и он обхватывал себя руками от холода, и вслушивался в ужасы ночи. Безотрадный плач судового туманного горна разносился по-над притихшим морем, и нескончаемый хор больных, отдельные голоса взмывали бешено и неистово над подавленными стонами, гомон бредивших и умиравших вздымался от коек их и гнездился среди одержимого призраками моря. И вот бой судовых склянок, звук мрачный, словно добрались они до того места, что вовсе не безбожный океан, а освященный погост, и стонавшее судно превратилось в качкий сосуд для мертвых.

Поутру услышал он, что ночью умер Сэм Ти. Говорили, что нашли его с раскрытыми ртом и глазами, как будто его самого потрясла собственная кончина. Отечность так обезобразила его, что никто не желал помогать его вытаскивать. Немой скрылся со своего поста у постели больного, и тело лежало раскрытым, пока в трюм не спустился старший помощник. Немого отыскали на корточках в другом углу судна, все лицо у него подло сморщилось, а кулаки сжаты на коленях. Ничьего присутствия он не признавал, даже старпомова, который устроил погребение его брата и подозвал мужика постарше, чья койка была рядом с усопшим, чтоб тот его утешал. Мужик положил руку ему на плечо, но Немой дернулся, и отвернулся, и ожесточенно сплюнул наземь.

* * *

Высокие облака припорошили дальнее небо так, что казалось: они плывут сыскоса по какой-то громадной заснеженной горе. Растопырив пальцы, боцман взялся за работу над Сэмом Ти и телами еще двоих, слышали, как он бурчал полыми красными щеками своими, что у него уже парусина на исходе. Когда закончил, собрались они на палубе, и вышел капитан, и подождали Немого, но его нигде не нашли, и старший помощник и еще один отправились его искать. Вернулись без него, сказали, что он не придет, и капитан пожал плечами и предал тела морю, на лице у него безразличье, а на лицах всех прочих написан голод.

* * *

Он сидел на палубе, скрестивши под собою ноги, и жевал оладью на простокваше. Поверхность обгорела дочерна, а середка сырая, и он ею чавкал, и перетирал комки языком, а сам смотрел. Матери вкладывали лепешки еды в ручки детишкам, которые принимали подношенья и тихонько ели. Под свалявшимися их волосами и грязью на личиках различал он бесцветную кожу, глаза их вымыты на берег, словно галька у серых луж, теперь уже не дети в том, как держали себя, а старички – костью легкие, но тела незримо отягощены отупеньем. Напротив него женщина сидела с младенцем у груди. Деткины ножки были в шерстяных сапожках, а мальчонка с торчавшими к небу волосами склонял заплывшие глазки к материну плечу. Упал столп света, разрезанный мачтой, и одна сторона ее лица понежнела, а он смотрел, как она ест и кормит мальчонку кашей, оба они питались из ее ладони, его пристального взгляда женщина не замечала вообще, а смотрела куда-то за него на поцелуй моря и неба, кожа женщины постарше в колдобинах и бороздах на лице женщины молодой. Она закашлялась, а потом увидела, как он смотрит на нее, и улыбнулась.

У вас свои есть? спросила она.

Ага. Девочка-малышка. Койл подержал руку на расстоянии от палубы, словно бы показывая дочкин рост.

Вы ее там оставили?

Пришлось.

Женщина кивнула. Можете за ней послать, конечно, когда обустроитесь. Я слыхала, многие так делают.

Пока говорила она, с его лица сошла мягкость. Попомните мои слова, произнес Койл. Она не вырастет, не зная, кто я такой. Клянусь вам в том теперь моею могилой.

* * *

Сидел он босиком, выколупывая грязь из-под ногтей на руках, Снодграсс подле него молчал, а спинами расположились они к фальшборту. На палубе было спокойней обычного, море отделано мягким бризом, и нос судна согласно покачивался. И тут на них наскочил Резчик и, тяжкокостный, грохнулся на палубу рядом так, что оба повалились. Снодграсс его отругал, а Койл двинул костяшками в ногу, и Резчик расхохотался. На тарелке у него еда, и он принялся за нее руками. Койл на него посмотрел. Ах ты ж чумазый ублюдок, а.

Резчик доел и поставил тарелку рядом, а потом мягко ткнул Койла локтем. Гля тудой, сказал он.

Что там?

Головой не верти.

По-моему, знаю.

Немой.

Ага.

Но я у него херовы зенки эти из башки повышибаю.

Может, хоть заговорит.

А может, и нет, опять же.

Койл опять принялся за свои ногти, сделал вид, будто не видит. Я просто тихо-мирно хочу, сказал он. А он такой все последние несколько дней.

Снодграсс посмотрел на Немого.

Хватит уже на него таращиться, сказал Койл.

По тому, как он на тебя смотрит, прикидываю, что ты ему не нравишься, проговорил Снодграсс.

У тебя в этой твой башке ум прямо призовой, сказал Койл.

Пошел бы нахер, молвил Снодграсс.

Резчик потер себе нос тылом руки. Не может же он до сих пор за тот раз обижаться, сказал он.

Опять за старое взялся, промолвил Койл.

Как скверная собака.

Чего ж ему до сих пор ждать?

Там может быть