Небо красно поутру - Пол Линч

Оставь его, крикнул Койл.

Резчик ничего не ответил, и другой рукой ухватился покрепче за ремень Немого, и вздернул его еще чуть дальше за борт. Койл схватил Резчика за руку.

Не надо, я сказал.

Вот мудила.

Не стоит оно того, видеть погибель его.

Навидался уже.

Оставь его.

Я же сказал, навидался я его уже.

Ужас в глазах Немого, а Койл вновь потянул Резчика за руку, члены его неподатливы, как пни древесные, а потом он позволил Немому соскользнуть обратно на ноги. Появился моряк и посмотрел на Немого, стоявшего на четвереньках, словно сипящая дворняга, и воззрился на двоих мужчин, и Койл пожал плечами и отошел прочь следом за Резчиком, который, топая, рванул вперед, мрачно ругаясь себе под нос.

* * *

Он наблюдал, как одинокое небо рожает жизнь, пылинка, что росла у него перед глазами в трепещущее живое существо, одинокую чайку, на крыльях спускавшуюся с высоты. Крыло с черным кончиком взбило воздух, уселось скользом на судно, а потом развернулось и нырнуло к морю. Прошел день, и налетело больше чаек, они спархивали устроиться на мачтах «Мурмода», а люди с палубы наблюдали за птицами и тут же забывали о них. Птицы усаживались, и вякали, и вновь взмывали в безмятежную ширь, бия крыльями, как будто били сами себя, освобождаясь от жизни, и он смотрел на них, пока не становились они вновь ничем.

В другой день прищуренным взором заметил он судно, вспыхивавшее на солнце, а тем же вечером увидел флотилию рыбацких шлюпов, короткие паруса что плавники, взрезавшие воду.

Акулы пропали, но судну было еще каких мертвых отдать. Старший помощник послал вниз молодого матроса сосчитать лихорадивших, ибо сам больше не желал средь них ходить, и матрос возвратился с потрясенными зелеными глазами и доложил с дрожью в голосе, а потом отошел к борту судна, и его стошнило. Помощник пошел и поговорил с боцманом. Старик пожал плечами в скрежете ржавьбороды своей и сказал, что у него закончилась парусина. Снизу вынесли труп, женское тело, чье лицо в смерти все вздулось и стало чрезмерным, конечности распухли, а над телом нависал ее сын. Они увидели, что он тот же черноволосый мальчишка, кто раньше грозил ей кулаком, теперь же стоял он, опустивши ту руку вдоль бока, разнюнившись краснороже, как дитя. Молил ее о прощении и просил у нее благословения, а затем накинулся на женщин, слетевшихся на тело обобрать с него одежду. Одна тащила с ноги туфлю и уже сняла другую, а еще одна тянула покойницу за платье, и мальчишка принялся их пинать, пока не прекратили. Они отпрянули и обозвали его негодяем, и мерзавцем, и драчуном, и сказали ему, что получил он то, чего заслуживал, а мальчишка взирал на них в ярости глазами-буравчиками, стоял на страже подле тела, пока боцман укутывал его в мешковину, и, когда тело предали волнам, остался стоять не утешенным и воя.

* * *

Немой ощущал их взгляд постоянно, не ходил теперь никуда без того, чтоб чьи-нибудь глаза не наблюдали за ним. Видел, как они уперты в него, когда присаживался на ведро, знал, что за ним приглядывают, пока пытался заснуть. Он не отходил далеко от своей койки, на палубу не высовывался, да и дневным светом не озабочивался, или приготовленьем своей пищи, хотя никто никогда не замечал, чтобы он ел хоть что-нибудь, холодное или же иное, однако некоторые утверждали, будто видели, как он пьет. Сидел он на своей койке, подогнув колени под подбородок, или же лежал навзничь, и они наблюдали, как он вновь перебирает братнины пожитки. Бурый чемодан весь в пятнах со скрипучими застежками размещал в себе одежду покойника, пиджак и брюки, рубашку, шляпу, пару башмаков с ощерившимися подошвами и прочие предметы, которые он выкладывал себе на постель. Расстилал старую газету и держал во рту братнину глиняную трубку, не закуривая ее, и причесывался его расческой.

* * *

Койл сидел с остальными за игрой в двадцать пять. Снодграсс снял колоду и раздал, цыкая зубами, а Резчик отвлекся, поглядывая на койку Немого. Снодграсс перевернул верхнюю карту. Черви козыри, ребята. Нобл кашлянул, и они взяли карты молча, и сощурились, и стали играть быстрыми пальцами. Судно скрипнуло, и Снодграсс вякнул. Двадцать пять, объявил он. Койл взял карты и снял снова, и раздал.

Резчик подобрал свою руку. Знаешь, чего я думаю?

Койл ответил, не отрываясь от карт. Я знаю, чего ты думаешь. Ты его за мужчину держишь, а он просто еще мальчишка.

Ага. Мальчишка, целивший тебя порешить.

Парнишка он дикий, что есть, то есть, согласился Нобл. Как та лошадка какая-нибудь, что скок-поскок кругом, а головушка-то бедовая.

Они быстро нашлепали картами по кругу. Снодграсс сыграл вальтом бубей и просиял. Эк я опять выиграл, ребятки.

Койл откинулся назад. Он меня лишь царапнул, только и всего. Да и в любом разе теперь уж ничего такого делать он не станет.

Спорим.

Отцепись от него, а. Мы уже почти в Америке, и он свое все равно получил, сказал Койл.

Ничего не получил, ответил Резчик.

Ты меня понял, короче.

Резчик отложил карты и размял кулаки. Нобл, если не прекратишь табачищем возле моей головы харкать, я тебе его в морду вотру.

* * *

Слабое мерцанье, видимое, если хорошенько прищуриться. Западный обод мира припорошен пылью.

Земля. Хаханьки-ха.

Дыханье у него отяжелело, и стоял он часами, наблюдая, как незаметно подымается из моря новый мир, прочно лепящаяся плотность, океан за бескрайностью взломан. Не обращал он внимания на людей, собиравшихся вокруг, и многих, кто выходил снизу посмотреть, больных, кого выносили и ставили обтерханных на палубу, опирая на кого-то еще поддержки ради. Они сосали теплый ветер и стояли в неуклюжести своей, кожа пепельная, а глаза что игольные уколы, между тем как другие принимались петь и молиться.

Судно протолкнулось носом в устье, проплыло мимо острова, горбившегося из залива, всего в белых крапинах бакланов и чаек на хребтах его спины. Суша, смутная серость, медленно смыкалась вокруг них, а океан, тот сужавшийся отрезок синевы позади. Низкая туча пухла дождем и накатывала к ним через побережье, и затем они попали под нее, ливень сгущался всю ночь и вымыл палубы, но не удалось ему смыть их воодушевленье.

* * *

Снодграсс склонился над мужчинами, закусивши уголок рта.