Черные ножи 4 - Игорь Александрович Шенгальц

не соизволил поздороваться со мной, за что в общем периметре мгновенно получил бы от любого капо по зубам. Тут словно царил свой мир, в котором существовали совершенно иные правила поведения.

Я чуть смущенно потоптался рядом, потом все же спросил:

— И о чем пишет пресса?

Мужчина поднял на меня взгляд, мгновенно оценил и дружелюбно ответил:

— Любопытствуете? Вот, к примеру, весьма интересная статья о том, как прелестная Генриетта Зонтаг, известнейшая оперная певица прошлого века, впервые повстречалась с Бетховеном в Вене чуть более ста двадцати лет назад.

Он развернул газету пошире, чтобы я лучше мог видеть текст. Я глянул в угол, газета была от шестнадцатого января 1944 года, совсем свежая.

— А вот прелестная заметка о некоей Катарине Грубер, — продолжил мужчина, — у которой целых восемь сыновей. Тут сказано, что четверо старших участвовали еще в Первой Мировой, а младшие пошли добровольцами на фронт сейчас. Какая отвага, вы не находите? Какое самопожертвование! Как думаете, многие из них вернутся домой живыми?

Я не привык к подобному тону и к таким темам, да и не понимал, говорит ли он всерьез или же это скрытый сарказм. Как поступить? Если это проверка и я не отреагирую правильно, меня попросту вышвырнут отсюда, а после уволят из капо, предварительно подвергнув пыткам.

— О, вижу, вы в замешательстве, — улыбнулся мужчина, — впервые в малом лагере?

Я кивнул, все еще сомневаясь. Все же на проверку это было не похоже.

— Тут у нас все несколько иначе устроено. Кстати, моя фамилия Шварцман.

— Капо Шведов, — выдавил я из себя.

— Русский? Интересно. Так вот, господин Крюгер не совсем обычный руководитель. Он относится к «своим евреям», как он нас всех тут называет, весьма уважительно и, я бы даже сказал, почтительно. Всегда чистое постельное белье и улучшенное питание. Обращается исключительно на «вы», физические наказания исключены. Но взамен требует качество!

— Качество? — переспросил я. Кажется, Шварцман принял меня за человека, обладающего всеми полномочиями, и решил немного похвастаться. А я готов был слушать.

— Ну а как же! Работаем по двенадцать часов в день, не разгибая спины. С бумажной фабрики Ханемюле каждый месяц поступает не менее двенадцати тысяч листов бумаги. Представляете, сколько работы? Наши станки никогда не простаивают. Но мало отпечатать, нужно просушить, потом разрезать, и не просто, а с помощью стальной линейки. Тогда края получаются правильные, слегка шероховатые, на ощупь не отличить от оригинала. Ну а затем самое интересное! Нужно выстроиться в два ряда и передавать изделия из рук в руки, многократно сворачивать их и разворачивать, некоторым прокалывать края, как делают в Британии, на других писать фамилии и имена. Много способов придать изделиям видимость подлинности!

Я никак не мог сообразить, о каких именно изделиях идет речь. Но внезапно до меня дошло — да ведь тут производят фальшивые банкноты, кажется, английские! Причем, массово и, судя по рассказу Шварцмана, весьма профессионально. Дело поставлено на поток, и, как видно, уже давно.

Это сколько же фальшака немцы забросили в Англию? Сотни тысяч фунтов стерлингов, да что там, миллионы…

— А недавно, — продолжал, как ни в чем не бывало Шварцман, — господин Крюгер выбил для нас целых двенадцать медалей «За военные заслуги». Приказ подписал лично обергруппенфюрер СС Кальтенбруннер! Думаю, он даже не читал, что подписывает. Но в итоге девять медалей достались охранникам, а целых три — заключенным. И все эти трое, как вы понимаете, евреи. К сожалению, руководство лагеря запретило носить награды вне бараков, а ведь люди их честно заслужили…

Я слушал его и не верил своим ушам. Крест «За военные заслуги» вручен евреям в концлагере? Что за чушь? Но я видел, что Шварцман не врал. Более того, он гордился своими «коллегами».

Да уж, штурмбаннфюрер Крюгер, и правда, был человеком исключительного ума. Он нашел подход и заставил работать тех, кто был ему нужен. Вот только я сильно сомневался, что после того, как в работниках пропадет надобность, кто-то из них останется жив.

— Пойдемте же внутрь, все скоро начнется! — внезапно заторопился Шварцман, сворачивая газету.

— А что сегодня дают?

— Как, вы не знаете? — он даже возмутился. — Классика! «Ромео и Джульетта». Правда, с некоторыми правками. К примеру, юная Джульетта — тевтонская девушка, волею судеб оказавшаяся в Вероне, а Ромео — белокурый арийский юноша из хорошей семьи… современная интерпретация. Но, не волнуйтесь, суть великого произведения осталась прежней!..

Новой информации за сегодняшний день для меня оказалось столь много, что я молча позволил увлечь себя в барак, который сегодня играл роль настоящего театра. Следом потянулись другие заключенные, и даже охранники.

Представление начиналось.

Глава 14

После спектакля я возвращался в барак в подавленном состоянии. Нет, само представление мне понравилось — актеры играли достойно и даже талантливо, а на женские роли Крюгер выписал из расположенного неподалеку женского концлагеря «Равенсбрюк» подходящих актрис, что было просто немыслимо с моей точки зрения.

Дело было в другом. Я никак не мог понять, зачем это самим заключенным? На пару часов убежать в мыслях прочь, в нормальную жизнь? Или потешить себя надеждой, что все хорошо, и даже в лагере живут люди? Или польстить самолюбию штурмбаннфюрера, явно считавшего себя этаким херувимом?..

Несмотря на все свое показное или даже истинное дружелюбие, Крюгер оставался эсэсовцем, и место его было на плахе. Жаль только, что до освобождения лагеря нашими войсками было еще больше года, если, конечно, события внезапно не ускорят свой ход. Раннее открытие Второго фронта давало мне такие надежды.

И все же… как можно играть спектакль, когда буквально в двух шагах, за каменной стеной прямо в эти мгновения убивают людей? Как?

Ответа я не находил, поэтому пребывал в мрачном настроении. Хотя, когда Крюгер, заметивший меня на представлении, после поинтересовался, понравилось ли мне, я растянул губы в улыбке, всячески расхваливая это начинание.

Своей цели я добился. Крюгер явно поверил и долго тряс мою руку, зазывая приходить еще. Я выразил горячее согласие, но пожаловался на нехватку времени. И тогда, чуть подумав, штурмбаннфюрер предложил переговорить с доктором Риммелем, чтобы забрать меня в свое ведение. Мол, драить пол в лазарете может любой, а тонко чувствовать и понимать искусство — далеко не каждый.

Я с радостью согласился, это мне и было нужно. Лишь узнав о производстве фальшивок, я сразу же захотел посмотреть на все своими