Гюро переезжает - Анне-Катарина Вестли

где они заслоняют друг другу солнце. Я сказал им, что они переедут на новое место и никто не хочет сделать им ничего плохого, а, наоборот, берут в Тириллтопен, чтобы все могли на них там порадоваться.

Он уже навыкапывал много деревьев, и, посмотрев на Гюро, Сократа, Эллен-Андреа и Ларса, сказал:

– А теперь выбирайте, кому какое дерево приглянулось.

Гюро приглянулась стройненькая берёзка, Ларс выбрал маленький вяз, Эллен-Андреа – берёзку пониже ростом, чем у Гюро, а Сократ углядел себе рябинку, которая поразила его своей красотой. Эти деревца они могли сразу забрать с собой, но все остальные, которые приготовил лесник, в маленькую машинку не могли поместиться.

– Я знаю человека, у которого есть грузовик, – сказал Эдвард. – Ничего, если он приедет вечером?

– Вечером так вечером, – сказал лесник. – У меня тут ещё и ёлочки есть. Уж больно тесно они росли. Эти ещё совсем маленькие.

Эдвард забрал с собой только те деревца, которые выбрали дети. И они поехали из леса прямо на «Живую дорогу». Там они выкопали четыре большие ямы и осторожно опустили в них деревца. Затем засыпали корни землёй, сбегали в школу за водой и хорошенько полили саженцы.

– Вот мы и сделали всё, что было задумано на сегодня, – сказал Эдвард, – а теперь пора домой обедать, но вечером, наверное, ещё раз придём, чтобы полить. Это сделают те, кто будет поблизости.

Гюро и Сократ, Эрле, Бьёрн и Эдвард ещё раз вернулись к деревьям вечером. Каждый нёс ведёрко воды, и они полили все деревца ещё раз. И тут случилось то, о чём рассказывал Эдвард: лесные деревья стронулись со своих мест и пришли на дорогу – не те, которые были посажены, а те, которые должны были прибыть вечером. При дороге кипела работа: люди бережно сажали новые деревца, утрамбовывали вокруг них землю и поливали водой. Деревья, наверное, были очень довольны, и им так тут понравилось, что они непременно должны были прижиться, чтобы потом много-много лет очищать здесь воздух, они вырастут большими и могучими и забудут, что когда-то жили в лесу. Там им было тесно и жилось бы не так хорошо, как здесь.

Попозже вечером пришли Андерсен и Тюлинька. Андерсен принёс с собой маленькую серебристую иву и посадил позади нарядной скамейки, сделанной его руками. Ива тоже когда-нибудь вырастет очень большая, и Андерсен, наверное, радовался, думая об этом. Когда-нибудь, когда его уже не будет на свете, тут останется его ива и расскажет людям, что жил когда-то в Тириллтопене такой человек, которого звали дедушка Андерсен. Это дерево было его подарком Тириллтопену, и детишки, которые сегодня ещё не родились, увидят его иву. Детишки вырастут, у них тоже появятся дети, и родители расскажут им, что это дерево посадил дедушка Андерсен. Тюлинька принесла три козьих ивы. Люди, которые потом будут жить в Тириллтопене, их увидят: эти деревья растут быстро и вырастают большие, а если станут чересчур высокими, их можно подрезать. Но рассказывать о них, может быть, будут не люди, а пчёлы – прилежные собирательницы мёда, до которого Тюлинька была такая охотница.

Экзамен

Сегодня Гюро предстояло идти с Алланом на экзамен. А Эллен-Андреа про это, как видно, забыла и с утра прибежала к Гюро. У Гюро даже не было времени с ней поговорить, ей надо было поупражняться на скрипке, а тут ещё мама велела вымыть руки и хорошенько почистить ногти после вчерашнего, когда она сажала деревья. Перед сном Гюро, конечно, умывалась, но руки до конца не отмылись, и на них всё ещё были заметны следы садовых работ.

– Сейчас я не могу с тобой играть, – сказала Гюро. – А завтра могу, завтра поиграем.

– Ага, знаю, куда тебе – на экзамен, – сказала Эллен-Андреа. – Экзамен очень страшный! Я его один раз видела. Он роста огромного, ручищи здоровенные, кого увидит – сразу хвать и в мешок, а потом размахнулся и закинул мешок далеко-далеко.

– Ну, это ты так себе придумала, – не поверила Гюро. – Вчера было лучше. Но это не беда.

– Вообще-то я не знаю, что такое экзамен, – призналась Эллен-Андреа, – но кое-что слышала. В прошлом году моя бабушка, папина мама, сдавала экзамен. Она говорила, что жутко боится, так что экзамен – это страшно. А потом Эдвард же при тебе говорил: на дворе весна в самом разгаре, а тут сиди себе над книжками и зубри! Так что можешь не радоваться – ничего хорошего в экзамене нет.

– Да я же только так, помогать Аллану. Заходи ко мне, и я тебе покажу немножко, что я там буду делать. Заодно посмотришь, какая у меня скрипка.

– Хорошо, – сказала Эллен-Андреа и перестала сердиться на экзамен, как только Гюро нашла для неё время.

– Сначала я буду играть гаммы и всякие упражнения, – начала объяснять Гюро. – Это я сейчас делать не буду. А потом я сыграю одну пьесу одна и ещё одну вдвоём с Алланом. А потом он будет задавать мне вопросы, но какие, он мне заранее не рассказывает, говорит, что я смогу на них ответить.

– Ладно, сегодня можешь идти на экзамен. Ничего страшного. Всё равно мы с мамой сегодня уезжаем в город. У папы дежурство на «скорой», кабинет закрыт и приёма нет. Всего хорошего, Гюро, пока!

– Ты поедешь на поезде или на машине? – спросила Гюро.

– На вертолёте, – сказала Эллен-Андреа и заулыбалась так, что рот до ушей.

Гюро уже достаточно хорошо знала Эллен-Андреа, и ей было даже интересно слушать её завиральные выдумки.

Вскоре за Гюро зашёл Аллан, чтобы вместе ехать на экзамен. Аллан так старательно готовился, что даже осунулся и побледнел, но он приветливо улыбнулся Гюро и сказал:

– Ну что ж, Гюро, поехали! Поможешь старому учителю!

На самом деле Аллан был совсем не старый, а, напротив, очень молодой, но всё-таки старше, чем Гюро, так что, если ему захотелось называть себя старым учителем, это его дело. И вот Гюро с Алланом сидят в вагоне и едут на экзамен. Гюро знала, что все разговоры Эллен-Андреа – это сплошная чепуха, и всё же она волновалась.

– А вдруг я всё время буду путаться, – сказала Гюро. – Вдруг буду брать не те ноты, и все подумают, что ты меня неправильно учил!

– Тогда мы просто возьмём и начнём ещё раз играть сначала, – успокоил её Аллан. – Давай будем играть так, как будто у нас обычный урок. Мы поговорим, как обычно, и не будем думать о том, что кто-то нас слушает. Знаешь, о чём я думаю с удовольствием? О том, как мы будем играть вместе. Мы начнём с маленьких пьес, а под конец будет Бела Барток.

– Он тоже будет?

– Нет, я хотел сказать, что по конец мы сыграем его пьесу, в которой мы как будто ведём беседу и где мы играем быстро.

– Иногда получается слишком быстро и выходит ерунда.

– Тогда мы повторим во второй раз. Не будем ни на что обращать внимания. Постараемся играть так, чтобы нам самим понравилось.

Потом они помолчали, и каждый думал о своём. Но тут Гюро взглянула на пальцы и увидела, что забыла почистить ногти. Нельзя же, чтобы все видели, что вчера она сажала деревья!

– Ой, Аллан! – испугалась она. – У меня же траурная кайма под ногтями! Я про неё совсем забыла.

– Подумаешь, какая невидаль! Зайдёшь в школьный туалет перед началом и приведёшь себя в порядок, если уж тебя это так расстраивает.

Когда они вошли в школу, Аллан шёпотом спросил:

– Ты знаешь, куда идти?

– Ага, – кивнула Гюро.

– Подождёшь меня потом тут в коридоре? – спросил Аллан. – Мне нужно пойти разведать, где нам с тобой играть.

– Хорошо, – сказала Гюро и побежала мыть руки.

К счастью, там никого не было, и Гюро стала мыть руки, но набившаяся под ногтями грязь никак не хотела сдаваться. Тут бы надо почистить щёточкой, но щёточки не было. И вдруг Гюро заметила приоткрытый шкафчик, а в нём на полочке стояло ведро со шваброй. Гюро посмотрела на швабру, на ней была длинная жёсткая щетина. Может быть, это поможет? Она не решилась отнести швабру к умывальнику, а вместо этого как следует намочила и намылила руки, подошла к швабре и принялась об неё чистить ногти, и грязь отошла.

Можно было возвращаться туда, где она должна была ждать Аллана. Хорошо, что можно спокойно посидеть и подумать! Здесь всё было как всегда в музыкальной школе, входили и выходили люди, одни напевали, другие беседовали. Одни волновались перед экзаменом, другие радовались, что уже сдали.

Некоторые даже заговаривали с Гюро, потому что она была тут своя, и они спрашивали её, что она сегодня здесь делает, а она отвечала, что идёт на экзамен с Алланом, и тогда ей все сочувствовали, говорили