Первый Выбор - Канира

— И теперь вы думаете, что жизнь не стоит того, чтобы её продолжать? — спросил я мягко.

Она повернула ко мне лицо, и я увидел в её глазах удивление.

— Откуда вы знаете?

— А зачем ещё красивая женщина стоит на краю смотровой площадки в два часа ночи, глядя вниз? — ответил я. — Вы хотите покончить с болью, и думаете, что смерть — единственный способ это сделать.

Слёзы потекли по её щекам.

— Да, — прошептала она. — Да, именно так. Я не могу больше… Я устала просыпаться каждое утро и понимать, что мой день будет таким же пустым и бессмысленным, как предыдущий. Устала от того, что во всём мире нет ни одного человека, которому я была бы по-настоящему нужна.

Я медленно протянул руку и аккуратно коснулся её плеча.

— Но вы ошибаетесь, — сказал я. — Есть такой.

— Кто? — спросила она с горькой усмешкой. — Вы?

— Бог, — ответил я просто.

Она отшатнулась, словно я ударил её.

— Бог? — засмеялась она истерично. — Если Бог любит меня, то почему отнял всё, что у меня было? Почему позволил моим родителям умереть? Почему…

— Потому что материальные блага и человеческая любовь — не то, ради чего вы были созданы, — перебил я её. — Вы были созданы для чего-то большего. Для служения, для того чтобы нести в мир доброту и сострадание. Ваши богатства и красота были просто инструментами, но не целью.

— Инструментами для чего? — спросила она, перестав плакать.

— Для того, чтобы помогать тем, кто в этом нуждается. Не из чувства вины или желания купить себе индульгенцию, а из искренней любви к людям. — Я повернулся к ней всем телом. — Скажите мне честно: когда вы в последний раз чувствовали себя по-настоящему живой?

Адель замолчала и задумалась, глядя мне в глаза.

— Год назад, — сказала она наконец спустя минуты раздумий. — В детской больнице. Была одна девочка… Лейкемия. Ей было всего семь лет. Когда я пришла её навестить, она подарила мне рисунок — человечка с крыльями. Сказала, что это её ангел-хранитель, и теперь он будет защищать меня тоже.

— И что вы почувствовали в тот момент?

— Словно… словно во мне загорелся свет, — прошептала она улыбаясь. — Как будто я впервые за всю жизнь делала что-то правильное. Что-то важное.

— А где эта девочка сейчас?

Лицо Адель изменилось.

— Умерла три месяца назад. Я даже не смогла пойти на похороны — к тому времени у меня уже не было денег на новое платье, а в старых я не хотела показываться.

— Значит, вы позволили гордости помешать вам попрощаться с ребёнком, который считал вас своим ангелом? — В моём голосе не было осуждения, только констатация факта.

Адель согнулась, словно от боли.

— Боже, да… Да, я именно это и сделала. Я была так сосредоточена на собственной жалости к себе, что забыла о тех, кому действительно нужна была моя помощь.

— Но не поздно это исправить, — сказал я. — В той же больнице есть другие дети. Им не нужны ваши деньги или дорогие подарки. Им нужно ваше время, ваше внимание, ваша забота. Им нужен тот свет, который вы почувствовали год назад.

— Но у меня нет ничего, что я могла бы им дать, — возразила она.

— У вас есть самое ценное, что может дать один человек другому, — ответил я. — У вас есть сердце, способное любить. У вас есть руки, которые могут обнять. У вас есть голос, который может рассказать сказку или спеть колыбельную. Разве этого недостаточно?

Она отвернулась от меня. Долго молчала, глядя на огни города. Я видел, как в её душе происходит борьба — между отчаянием, которое тянуло её к краю, и надеждой, которую зажгли мои слова.

— А что, если я не справлюсь? — спросила она наконец. — Что, если у меня не хватит сил?

— Тогда попросите помощи, — ответил я. — У Бога, у других людей, у тех детей, которым вы хотите помочь. Сила не в том, чтобы нести всё в одиночку. Сила в том, чтобы признать свою слабость и принять поддержку.

Адель медленно отошла от перил и повернулась ко мне лицом.

— Кто вы? — спросила она. — Откуда знаете, что именно мне нужно услышать?

Я улыбнулся — первый раз за много веков искренне.

— Просто тот, кто видит в людях больше, чем они сами в себе видят, — ответил я. — Идите домой, Адель. Завтра утром позвоните в больницу и предложите свои услуги волонтёра. Не ради искупления, не ради того, чтобы заглушить боль. А потому что мир нуждается в таких людях, как вы.

— Таких, как я? — недоверчиво переспросила она. — Сломленных? Потерявших всё?

— Таких, которые прошли через тьму и нашли в себе силы вернуться к свету, — поправил я. — Добрых. Кто лучше поймёт боль умирающего ребёнка, чем тот, кто сам стоял на краю пропасти? Кто лучше сможет дать надежду, чем тот, кто сам её обрёл?

Она кивнула, и в её глазах впервые за этот вечер появился проблеск того самого света, о котором она говорила.

— Спасибо, — прошептала она. — Как бы вас ни звали, спасибо.

— Зовите меня Михаил, — сказал я, протягивая ей руку. — И помните: вы никогда не бываете одни. Даже в самые тёмные моменты кто-то наблюдает за вами и готов помочь.

Мы спустились с смотровой площадки вместе. В лифте она рассказала мне о своих планах — небольшая квартира в не самом престижном районе, поиск работы, волонтёрство в больнице. Простая жизнь, но наполненная смыслом.

У входа в метро мы попрощались. Я смотрел, как она исчезает в толпе, и чувствовал удовлетворение. Ещё одна душа спасена, ещё одна жизнь обретёт смысл.

На следующий день я покинул Нью-Йорк, направляясь в Лондон. В душе была уверенность, что Адель найдёт свой путь, что свет, который загорелся в её сердце, будет гореть долго и ярко.

Я ошибался…

* * *

— Михаил, — прохрипела Адель, и в её голосе слышались века мучений, хотя прошло всего три недели. Время здесь, как и всегда текло иначе. — Я… я пыталась. Честное слово, пыталась…

— Что случилось? — спросил я, чувствуя, как гнев закипает в моей груди. Не на неё — на того, кто довёл её до такого состояния.

— Я пошла в больницу, как ты сказал, — с трудом выговаривала она слова. —