Мара, дочь Нила - Элоиз Джарвис Мак-Гроу

Шефту усмехался.

— И ему польстило?

— Клянусь моим Ка, думаю, да. По крайней мере, это заставило его увидеть в ней человека, а не сирийскую корову. На мгновение я подумала, что он забудется и заговорит с ней на вавилонском, и тогда горе Маре! Но он вовремя остановился и велел мне спросить, какой эскиз ей нравится больше всего.

— Неужели?

— Да, и она выбрала один, хотя и была напугана до смерти, а все ее вышивки дрожали. — Мара изобразила жест Инанни, робко вытянув указательный палец, а затем отдернув его, словно ее что-то укусило.

— А потом? — усмехнулся Шефту.

— Он рассмеялся, как ты мог догадаться, и скрестил руки на груди, по своей привычке. — Мара выпрямилась, скрестила руки и на мгновение превратилась в царя. — «„Слишком вычурно, — сказал он, — и немного вульгарно. Эх, что ж, будучи сирийкой, она ничего не может поделать со своим вкусом. Скажи ей, я велю изготовить ее из желтого алебастра и доставить ей с моими наилучшими пожеланиями“».

— Клянусь Амоном! Хорошо, что никто, кроме меня, не видит, как ты его передразниваешь! — немного мрачно воскликнул Шефту. — А то могла бы и лишиться своего дерзкого языка.

— Нет, я не дерзила. Я лишь рассказываю, как все было. Право же, я бы не стала над ним насмехаться, Шефту. Я была лишь рада тому, что он сделал для моей бедной принцессы. Ее лицо сияло, словно кто-то зажег внутри нее факел. Думаю, это радовало ее сердце весь день.

— Кажется, ты привязалась к этой варварке, — заметил Шефту, откидываясь назад, чтобы осторожно взглянуть в сторону калитки.

— Может быть. Мне ее жаль, она так одинока, так тоскует по дому, так далеко от него.

Шефту обернулся, на его лице была смесь веселья и нетерпения.

— Мы рискуем здесь своими шеями, чтобы говорить о ханаанке? Я бы хотел услышать больше о твоем удачном утре.

— Да, услышишь. Но я прошу у тебя обещания, Шефту. Когда все это закончится и царь наденет свою корону, ты отправишь Инанни обратно в Ханаан? Скажи, что да. Ее судьба для тебя ничего не значит, будь она в Египте или в Сирии…

— Она поплывет хоть на край света, если хочешь, но продолжай свой рассказ! Какое отношение эскизы имеют к тебе?

— С их помощью я передала твое послание. — Получив его обещание, Мара с готовностью и нетерпением продолжила. — Эх, это была тонкая работа, хоть я и хвалю собственный ум! Помнишь послание? «Тот, что с опахалом, и тот, что с пером, вошли в наш дом». Конечно, я не знаю, что это значит, — невинно добавила Мара, хотя давно уже догадалась, что речь идет о носителе опахала царицы и каком-то другом знатном вельможе — возможно, судье, чьим символом было Перо Истины, — которых убедили присягнуть на верность царю. — Но я поспорила, что Его Высочество прекрасно поймет. Я жонглировала разговором с ловкостью, которой позавидовал бы и Сахуре, пока мы снова не заговорили об эскизах, а затем я шагнула вперед, так импульсивно, и схватила перо, и нарисовала небольшой узор как идею для будущей вазы — и вот, это были опахало и перо рядом с домом, на котором был картуш царя!

— Очень хорошо, право же, — сказал Шефту, который усмехался, слушая. — Прекрасный рассказ, и рассказанный той, кто не считает нужным портить дело ложной скромностью. Поздравляю тебя, крошка, с твоей хитростью, твоей проницательностью, твоей…

— О, придержи язык! Ты бы мог сделать лучше?

Он тихо рассмеялся, качая головой.

— Нет, возможно, и не так хорошо. Сомневаюсь, что… — Внезапно его лицо напряглось от внимания, когда откуда-то из-за садовой стены до них донеслись голоса. Он резко обернулся, чтобы бросить быстрый взгляд в сторону калитки, затем бесшумно вскочил и потянул Мару за собой в самый темный угол беседки. Пока они стояли там, прижавшись к решетчатой стене, голоса становились все отчетливее, и на гравийной дорожке заскрипели шаги.

— …выглядел как человек, только что увидевший хефта лицом к лицу, — говорил один голос. — Я не шучу, мой друг. Что-то случилось между Ее Сиятельством и Зодчим.

— Он не заговорил с тобой?

— Нет, он слишком спешил! Он вылетел из ее покоев, словно за ним гнался сам Пожиратель, и прошел мимо, не взглянув. Я слышал, как он снаружи рычал, требуя свою колесницу, но не стал оставаться, чтобы помахать на прощание. Атмосфера нездоровая, когда он в ярости!

— Эх, надеюсь, он ею подавится, — пробормотал другой. — В прошлый разлив он забрал пять моих виноградников в казну — с царского соизволения. Но я смотрю, теперь их обрабатывают его рабы.

— Следующим он захочет трон, помяни мое слово. Лет через десять…

Голоса затихли, когда двое вышли через другие ворота. Мара глубоко вздохнула и взглянула на Шефту, который, казалось, получил немало злорадного удовольствия от услышанного.

— Кто это был? — прошептала она.

— Два вельможи, которые любят вельможу Сенмута так же, как и я, — сухо ответил Шефту. — Вельможа Ха-Хепер, тот, что говорил о виноградниках. Думаю, мне стоит устроить с ним небольшую встречу в ближайшее время. А теперь слушай, Голубоглазая, нам нужно убираться отсюда. Сегодня вечером меня в таверне не будет, так что тебе приходить не нужно. Но завтра ночью…

— Это завтра то самое?.. — Мара не закончила, но с тревогой вгляделась в его лицо.

— Да, — прошептал он. — Завтра в час пятой отметки, как сказал мне гонец. Все должно закончиться через два часа, если пойдет гладко.

— Если пойдет гладко! — с горечью повторила она.

Он проигнорировал это.

— Так что будь в таверне к седьмой отметке или как можно скорее после. Твой Решед все еще ослеплен тобой?

— Надеюсь. Он уже рвется с поводка.

— Эх, у тебя не будет проблем, у такой умной, такой замечательной, такой проницательной…

— О, перестань! — Но ее хмурый вид исчез, когда он стоял там, смеясь ей в лицо, а солнечные блики безумно плясали на его лице и платке и сверкали на одном из самоцветов в его золотом ожерелье, пока тот не вспыхнул, как звезда.

— Я буду там, с его позволения или без, — пробормотала она.