Мара, дочь Нила - Элоиз Джарвис Мак-Гроу

похолодел от этой мысли. Неужели дева околдовала его, что он готов был пойти на гибель, лишь бы осушить ее слезы? Он должен прийти в себя! Он вел себя так же безрассудно, как тот юный… тот красивый юный стражник.

— …но боюсь, я не расслышал. Желает ли мой господин, чтобы я вернулся позже?

Шефту резко обернулся. Он стоял посреди своих собственных покоев, но не помнил, как сюда попал, так же, как и не помнил о присутствии цирюльника, хотя тот, должно быть, уже обращался к нему. Он с трудом собрался с мыслями, проклиная Мару и собственное помутневшее сознание.

— Нет, ты нужен мне сейчас, Тот, — пробормотал он, снимая халат. — Готовь свои бритвы немедленно, я спешу.

Ощущение прохладных мазей и скользящей по подбородку бритвы вернуло дню ощущение нормальности, и он был благодарен цирюльнику за молчание, которое позволило ему прийти в себя. Когда аромат сандала от последнего лосьона наполнил воздух, Шефту встал, проводя рукой по челюсти.

— Ты, как всегда, мастер своего дела, Тот. Позови немедленно моего гардеробщика и скажи одному из конюхов запрячь Эбена и Ветра-Стремительного в мою легчайшую колесницу.

Десять минут спустя вельможа Шефту вылетел со двора и помчался по Улице Сикомор к реке. Плюмажи развевались над гладкими черными головами его коней, солнечный свет сверкал на его золотом ожерелье и тысячах кусочков цветного стекла, вставленных в спицы колес его колесницы. Съехав с парома на многолюдные улицы восточных Фив, он бросил горсть медяков ожидавшей его толпе набережных оборванцев, затем свернул на Аллею Сфинксов, которая пересекала город и вела его прямо через высокие бронзовые ворота Храма Амона.

Он сошел с колесницы, ища, кому бы передать поводья. Огромный двор кишел нищими, спешащими жрецами, фиванцами в белых одеждах, что покупали ладан и храмовые подношения у торговцев, чьи лавки выстроились вдоль стен. Жертвенные птицы квохтали и бились в клетках, жалобно блеяли ягнята. Запах пыли, животных и священных мазей смешивался с ароматом свежих лилий на прилавке цветочницы.

— Хай! Радуйся, господин!

Старый разносчик заметил его, поставил свой лоток с освященным хлебом и поспешил вперед, чтобы перехватить поводья. Бросив ему несколько дебенов, Шефту пробрался сквозь толпу в просторные, обрамленные колоннами коридоры самого храма.

Он нашел жреца, которого искал, в крошечной комнатке у святилища Хатхор. Джедет был спокойным, тучным мужчиной с лицом, подобным луне, в леопардовой шкуре жреца-сем поверх белоснежных льняных одеяний. Он связывал лук в полые круглые пучки, подобающие для жертвенного стола, но при виде Шефту остановился.

— Ваше сиятельство, радуйтесь! — Он тотчас же шагнул вперед, знаком велев помощнику взять на себя его работу. — Есть ли какое-то дело, в котором я могу вам служить?

— Да. Оно касается поминального святилища гробницы моего отца. Я хочу увеличить число хлебов и кувшинов с медом, оставляемых для его Ка каждый месяц. И вдобавок…

— Тысяча извинений, мой господин. Прошу, пройдемте в более удобные покои, чтобы я мог предложить вам прохладительные напитки. Моя личная комната подойдет…

Шефту последовал за плотной, величественной фигурой из преддверия и по коридору, обрамленному столь массивными колоннами, что даже Джедет казался рядом с ними хрупкой щепкой. Как только дверь маленькой комнаты плотно затворилась за ними, бесстрастное выражение исчезло с лица жреца.

— Это сигнал? Мне отдать приказ?..

— Нет, мой друг. Время еще не пришло. Право же, оно и не придет никогда, если мы с тобой не совершим последнюю невозможность. — Шефту вздохнул, и тяжесть страха снова навалилась на него. — Садись, Джедет. Я скажу тебе, что мы должны сделать.

Круглое лицо жреца становилось все мрачнее и мрачнее, пока он слушал. Когда Шефту закончил, в маленькой комнате воцарилась тишина. Затем Джедет грузно поднялся и подошел к столу, где замер, глядя на стопку свитков.

— У тебя есть план? — пробормотал он.

— Да. Нам понадобятся два копателя — люди, которым мы можем доверять, что они будут молчать. Ашор их найдет. А чтобы обеспечить их молчание, после того как дело будет сделано, я отправлю их в самое дальнее свое имение, жить в роскоши — и уединении, — пока не станет безопасно их отпустить. Я знаю одного речного капитана, который все это устроит. Что до тебя, ты должен достать Царскую Печать.

Джедет резко обернулся, его глаза выкатились.

— Но я не могу этого сделать! Только верховный жрец Города Мертвых…

— Я знаю. Но ты должен это как-то провернуть. Слушай.

Джедет слушал, и выражение его лица медленно менялось. Он вернулся к своему креслу и опустился в него, лицо его было напряженным, а голос — тихим, когда он задал пару вопросов. Наконец он кивнул.

— Думаю, это можно сделать. Если только стража в Долине… — Он на миг закусил губу, затем тяжело пожал плечами. — Эх, план насквозь пронизан опасностью; но что сейчас не так? Лучше нам умереть, мой господин, чем Египту. — Он встал, коснувшись лба и груди. — Я сделаю все возможное и пришлю весть. Да пребудут с нами боги.

«Лучше нам умереть, чем Египту», — повторил про себя Шефту, медленно шагая обратно по коридору. Его взгляд скользнул по колоннам, что тесно и массивно вздымались по обе стороны, устремляясь ввысь, пока их резьба не терялась в туманной дали над ним. Древние, древнее самой памяти, они, как и сам Египет, простоят неизменными еще тысячу лет. Да, и Египет тоже, и неважно, кому придется умереть! Достаточно будет одной смерти, мрачно подумал Шефту, — смерти разукрашенной самоцветами и своенравной царицы…

Он свернул за угол и зашагал по переходу, не замечая и не заботясь, куда он ведет. Несколько мгновений спустя, разбуженный слабым, неровным стуком молотков, он остановился и огляделся. Нахмурившись, он понял, что забрел в Северное Крыло. Он не был здесь с прошлого лета и тогда поклялся, что больше никогда не придет.

Медленно он повернулся налево. Там, всего в нескольких шагах, был вход в зал, который Тутмос I построил как свой царский дар богу. Шефту пошел к нему с застывшим лицом, и стук молоточков ювелиров становился все громче. У высокого дверного проема он остановился, глядя в огромную, залитую солнцем залу.

Там, посреди зала без крыши, стояли новые обелиски царицы. Значит, это был не кошмар, а семьсот тонн твердой реальности — чудовищные каменные иглы высотой в девяносто семь футов, взмывающие прямо в сияющее небо. Взгляд Шефту проследовал по всей их длине, часть