Волхв - Сергей Геннадьевич Мильшин

ненависти к книгам. А ты, я смотрю, ничего не боишься – среди бела дня «бесовские письмена» читаешь? – усмехнувшись, кивнул на книгу. – А вдруг кто зайдёт? Пропадёшь ни за грош.

– Мне за свои поступки перед Богом ответ держать, а не перед Никифором. До ворот, где апостол Пётр стоит, совсем немного осталось. Так чего мне бояться? Летом раньше, летом позже. А помогать нашим я буду, пока глаза не закроются. Верю я. Верю, минуют страшные времена на Руси, выкинет народ Никифора и всех его приспешников, и взойдёт истинная вера Христова, которая в сути своей не противоречит, а дополняет Веды славяно-арийские. И в Перуновых Ведах о том пишут. – Уставший старик слегка прикрыл глаза.

За дверной створкой постепенно нарастал лёгкий, как гул реки, шум – люди собирались на вечернюю проповедь. Священник шевельнулся, ясный взгляд упал на дружинника:

– Ты иди. Теперь от тебя зависит судьба родичей из Коломны. Иди с богом.

Дубинин поднялся, сразу заполнив всё свободное место комнатки. Ворфоломей перекрестил его крепким, совсем не старческим, двуеперстием. Никита хотел согнуться над рукой священника, чтобы поцеловать, но тот остановил его.

– Лишнее это. Отправляйся уже, мне пора к людям выходить.

Дружинник согнулся в неглубоком поклоне. В зале было многолюдно. Пока они беседовали с настоятелем, народ заполнил его почти полностью. Никита подумал, что это ещё одна причина, по которой Никифор ненавидит Ворфоломея – у него, в отличие от протоиерея, храм во время проповедей не пустует.

На улице темнело. Ясное небо медленно заполняли светлые пока ещё звезды. Прозрачная полная луна выкатилась на небосвод. Дубинин спешно повернул к казарме. А то хватятся, потом вообще неделю не выпустят. А нужного человека он на днях поищет – время пока есть.

Глава 15

Горий прицепил очередную кожаную полоску к крюку. Осторожно подёргал, проверяя на прочность. И потянул с полочки лещади – крепкие деревянные планочки, перевязанные с одного конца. Зажав между планками полоску под самым крюком, с силой потянул вниз по всей кожаной заготовке. Повторив протяг несколько раз, оценивающе прошёлся пальцем по вытянувшейся сыромяти. Поверхность блестела, но не просвечивала и на всем протяжении казалась одной толщины. То что надо. Сняв полоску с крюка, уложил её в стопку уже прошедших через лещади заготовок. Наклонившись, вытащил из вороха кожаных лент следующую. Поджав губы, смерил недовольным взглядом кучу сыромяти, которою надо прикончить сегодня.

«До обеда, пожалуй, не справлюсь», – пригорюнился Гор.

Вздохнув, покосился на растянутую под навесом огромную уже просоленную медвежью шкуру. Настроение немного улучшилось. Шкура по праву принадлежала ему. Пока она прошла только грубую обработку, но ничё, скоро добьют. Ведун обещал показать, как доводить такие заготовки до ума. Гор обязательно кинет её на свое ложе. Эх, похвастаться не перед кем. В который уже раз он пожалел о том, что нет с ним рядом друзей. Потом вспомнил, что скоро они с Белогостом отправятся на праздник в село. И там будет Белогорка. Вспомнив её серые смешливые глаза, он мечтательно замер. Теперь-то ему есть, что ответить на её постоянные шуточки. Да и не посмеет девчушка теперича над ним издеваться. Всё-таки у него настоящий меч на поясе и зарубленный косолапый есть. Хотя… Девчонки – такие непредсказуемые. Уже привычным движением зацепив приготовленный обрез кожи на крюк, ловко подкинул в руке лещади, развернувшиеся в воздухе.

Гой, земля еси сырая,

Земля-матушка, матёрая, —

затянул он протяжно старую песню, слышанную когда-то от деда.

Матери еси родная!

Всех еси нас породила,

Воспоила, воскормила

И угодьем наделила;

Ради нас, своих детей,

Зелий еси народила

И злак всякой напоила…

Песня лилась гладко, и чувства рождала светлые и добрые. Напевая, Горий выполнял сразу два задания Белогоста: готовил сыромять и вспоминал старинные песни. Ведун считал, что через их чарующие звуки развивается духовная сущность человека. И не только. Горию предстояло научиться живопению – глубокому и технически сложному процессу, которым, по его словам, можно творить чудеса. Например, оздоравливаться самому и лечить других. И даже управлять стихийными силами: дождём, ветром, тучами. В Коломнах начальным задаткам живопения были обучены многие, но конечным мастерством владел из знакомых парня только волхв. Особенно Белогост одобрял, если Горий, как в этот раз, совмещал оба занятия. «Так и дело быстрее делается, и лучше выходит, потому как с душой к нему подходишь», – говорил он.

Проводив братьев Миловых, ведун активно занялся запущенным домашним хозяйством. Первым делом провёл ревизию шкурам и заготовкам из них. К счастью, за те дни, что у него не было времени заглянуть в мастерскую, ничего не испортилось и не заплесневело. Но многое слежалось. Пришлось нарезанные кожаные полоски – будущие вожжи и повода по новой загонять в мялку и в лещади. Работа эта не сложная, но долгая и трудоёмкая. Всего один раз показав, как это делается, ведун больше не проверял потворника, полностью доверяя сметливому парню.

В первый день Белогост почти до сумерек возился на пасеке. Пчёлы насобирали мёда с избытком, пора было менять заполненные рамки на пустые, немного оставив сладкого продукта им на пропитание. К тому же с утра, только он открыл леток, как шумный рой во главе с молодой маткой с грозным гулом рванул из улья, готовясь дать дёру в тайгу. Со временем, если повезёт скрыться, домашние труженицы легко вернутся в дикое семейство лесных пчёл, из которого они и были когда-то выведены и одомашнены. Впрочем, вряд ли сами пчёлы догадывались, что они теперь домашние.

Покрутившись, рой гудящим облаком облепил ветку осины на краю пасеки. Ведун, сбегав за Гором, отправил его на дерево. Играючи забравшись на нужную ветку, аккуратно смёл пчелиный рой в приготовленную корзинку. На этом путешествие тружениц и закончилось. Ведун пересадит рой в отдельную колоду, и на пасеке появится новая жужжащая семья.

Дед Несмеян быстро шёл на поправку. На второй день хуторской жизни, уже не нуждаясь в опеке внука, он сам потихоньку передвигался между постройками, с любопытством рассматривая срубы, сделанные руками ведуна. Иногда старик останавливался у баньки или сарая, подолгу внимательно приглядываясь к стыку между бревнами, забитому мхом, к подвешенной балке над навесом, резному простому рисунку в виде посолони на ставенке. Наклонившись, высматривал щелки между плах крыльца, отковыривая ножиком кусочки коры с лиственниц, служивших фундаментом для всех построек. И убедившись, что ведун нигде не напортачил, удовлетворённо качал головой.

Несмеян сам же вызвался готовить