Пыль. История современного мира в триллионе пылинок - Джей Оуэнс

Сарсенбай, мой гид по Аралкуму, рассказал, что озеленять Арал стали еще в Советском Союзе, сбрасывая семена на пустыню с самолета. Я ничего не нашла об этом в научной литературе, к которой обращалась. К тому же это не очень-то сочетается с тем, что государство десятилетиями отрицало проблему. Но, возможно, ситуация и правда стала меняться в конце 1980-х годов после провозглашения политики гласности. Сброс семян с самолета – одно из возможных объяснений, почему морское дно, по которому мы ехали на юго-западе от плато Устюрт до Муйнака, такое зеленое. И кустарники рассеяны там неравномерно: где-то растут очень плотно, а где-то – в паре метров друг от друга. В то же время я знаю, что такой метод посева обычно неэффективен, ведь семена падают в том числе на бесплодную землю, где растениям тяжело самостоятельно появиться и выжить. Но в любом случае приятно видеть, что в пески возвращается жизнь.

В наши дни Международный фонд спасения Арала и другие учреждения при поддержке глобальных организаций масштабируют процесс облесения. Сегодня это все еще отчасти ручной труд, благодаря чему в бедном регионе появляются рабочие места. Женщины собирают семена саксаула, которые потом выращивают в специальных теплицах. Через год окрепшие кустики пересаживают в дикую природу. По голому солончаку и песку едут тракторы с плугом. На плуге с обеих сторон сидят мужчины и помещают кусты в прорезанные борозды. Тростник срезают с зарослей на водохранилищах и в дельте реки Аму, связывают в пучки и укладывают решетками на барханах для стабилизации блуждающих песков. Песок скапливается и вокруг саксаулов, закрывая стволы сугробами на четверть [392]. По мере того как кустарники достигают зрелости (это занимает примерно 10 лет), ветровой разнос пыли постепенно снижается.

К 2012 году лесами была покрыта уже десятая часть сухого дна Аральского моря – 400 тыс. гектаров. Они, по оценкам специалистов, поглощали 4,6 млн тонн углекислого газа в год. Узбекские ученые-агрономы говорят, что шестилетние плантации снижают скорость ветра на 90 %, а перенос соли и пыли прекращают почти полностью [393]. А поскольку используются те же самые растения, которые и так росли на этих землях давно, выживает как минимум каждое второе.

«Удивительно, что через 50 лет то, что раньше было морской экосистемой, превратится в лесную экосистему», – поражается Бенуа Боске, директор по Глобальной практике Всемирного банка в области охраны окружающей среды и природных ресурсов [394]. Но в то же время он предупреждает, что такие стремительные перемены требуют тщательного планирования и анализа. Правительство Узбекистана и международные спонсоры должны подумать о том, как эта окружающая среда может удовлетворить потребности местного населения: как ландшафт может вернуть рабочие места и доход, исчезнувшие вместе с рыбной ловлей? Есть ли возможности для использования ветряных турбин и зеленой энергетики, а не только газа? И можно ли будет выращивать на этих землях что-то иное, в том числе продукты питания, когда первая волна галофитов улучшит почву?

«Монокультурное земледелие редко годится в качестве долгосрочного решения. Почти никогда», – напоминает Бенуа. Но считает, что в данном случае это оправданная мера, поскольку существует «очень мало иных способов стабилизировать почву Аральского моря и предотвратить разрушительные штормы».

У Отабека, естественно, был план. «Мы привезем сюда пятьсот семян дерева Джошуа из пустыни Мохаве», – говорил он мне в 2019 году. Похоже, не только я вижу параллели между событиями здесь и в Калифорнии. Дерево Джошуа – это коротколистная юкка. Почему именно она? «А это моя идея. Я впервые увидел дерево Джошуа на обложке [одноименного] альбома U2. Эта картинка меня просто заворожила. В прошлом году, когда мы катались по Америке, я посмотрел на эти деревья вживую и был очень впечатлен». Отабек видел нечто поэтичное в том, что эти «причудливые» деревья восстают из пустынной земли.

«А самое интересное, что в пустыне Мохаве и Аралкуме практически одинаковый климат, – отмечал он. – Качество почвы, температура воздуха, влажность почти идентичны. У нас есть все предпосылки для выращивания таких деревьев».

Отабек хотел проверить, действительно ли приживется здесь дерево Джошуа, и сказал, что для реализации плана уже связался с Агентством США по международному развитию и американским посольством. Добавил, что надеется предоставить мне первые результаты уже через год.

«Интересно, получится ли установить эту странную связь между одним умирающим морем и другим?» – размышляла тогда я. В конце концов, Отабек, может, и визионер, но не растениевод. Деревья Джошуа растут медленно, в среднем всего на три дюйма[395] в год, да и соль Аралкума вряд ли пойдет им на пользу. Наверное, я не настолько же сильно верила, что техно-музыка способна изменить мир, хоть и люблю под нее отрываться. С другой стороны, я допускала, что Отабек все же сумеет поменять этот ландшафт, ведь у него определенно была предпринимательская жилка. Если уж он сумел совершить такой политический и логистический подвиг, как фестиваль «Стихия», то способности у него точно имеются.

Мы простились у входа в Нукусский музей искусств, где хранится всемирно известная коллекция работ советских художников-диссидентов. Здесь в 1950-е и 1960-е годы человек по имени Игорь Савицкий смог собрать и выставить авангардные картины, которые были запрещены в Советском Союзе. Просто место это настолько отдаленное, что никто толком не знал, чем Савицкий занимается. Тут я несколько минут общаюсь с другим организатором «Стихии», которого до этого не получалось выловить на разговор. Это Александр, худой мужчина лет тридцати с короткой стрижкой. Он настроен довольно мрачно – в отличие от Отабека с его неослабевающим предпринимательским оптимизмом.

Александр тогда лечился в ташкентской больнице. В нефрологическом отделении было полно пациентов из Каракалпакстана, потому что там люди все еще травятся солью. Он показал мне фотографии из Муйнака. Жители по-прежнему набирают воду из колодцев, то есть прямо из земли. Дети по-прежнему пьют токсичные грунтовые воды, которые за сотню лет насытились пестицидами и удобрениями. Все кругом болтают о развитии и модернизации, помпезно встречают в регионе президента – а что реально изменилось?

«Дело не в музыке и не в том, что мне хочется проводить фестивали, – объясняет Александр свое участие в “Стихии”. – Зная историю Аральского моря и нынешнее положение вещей, [я делаю вывод, что] правительство использует эту катастрофу, чтобы по-максимуму выкачивать деньги из разных фондов. И деньги эти остаются у высокопоставленных чиновников. Да, “Стихия” не поможет вернуть воду,