Морской царь - Евгений Иванович Таганов

4.

В поход выходили по трём направлениям в течение трёх дней. Сначала на север вдоль Яика направились две хоругви под командой Радима, чтобы дойти до Вохны и дальше с потеповской хоругвью двигаться до самых верховий реки с закладкой двух-трёх опорных городищ. Затем на запад в итильскую сторону вышли ещё три хоругви. Вместе с той хоругвью, что была отправлена наводить Ватажную гоньбу прежде, это было полновесный двухтысячный полк, к которому позже предстояло добавиться ещё тысяча-полторы кутигур набранных по кочевьям. И наконец, последним выступило морское войско: две биремы и пять лодий с семью сотнями гребцов и парусных моряков.

На суда князь взял преимущественно тех, кто в кятском походе не участвовал — надо же и им показать себя. Исключение сделал лишь для двух ватаг юниц, по ватаге на «Милиду» и «Романию». Сам он, естественно, находился на «Милиде». На «Романии» командовал Корней — он один мог на расстоянии угадывать то, чего ожидает от второй биремы Дарник. Впрочем, скучно без воеводы-помощника на головной биреме тоже не было, вместе с князем на ней плыли Буним и Давуд. Сильно похудевший и осунувшийся от превратностей судьбы тудун хмурился при всяком приближении к нему Дарника. Но тому для развлечения хватало и одного Бунима. Тот сперва долго не верил, что суда направляются на тудэйцев:

— А почему тогда третья бирема не с нами? Или ты думаешь, что на двести рукавов Итиля двух бирем хватит?

— Ты же знаешь, что чем меньше у меня войска, тем это лучше для победы, — отшучивался князь.

— А согласовывать свои действия с Хазарией собираешься?

— Конечно. К твоему кагану в гости и плывём, — ещё шире улыбался Дарник.

Плыли вдоль берега, на ночь приставая к земле. Чтобы не было муторно от бесконечной гребли, князь дважды в день объявлял готовность к бою и по песочным часам, купленным у персидских купцов, следил во сколько перевёртышей этих часов, команда вооружится, займёт свои боевые места и откроет стрельбу из камнемётов. Все понимали необходимость таких учений и охотно принимали в них участие. Следовавшая за судами по берегу сотня дозорных к вечеру обычно успевала для моряков выставить палатки и разжечь железные печки, так что плаванье, можно сказать, проходило с известными удобствами.

Как и предсказывала Калчу все двадцать юниц взятых на борт «Милиды» согласны были разделить ложе с Князьтарханом, о чём сами же и объявили ему, так что он сперва не знал что и ответить. Выбор морской наложницы, впрочем, произошёл естественным путём: небольшая крепенькая Ырас была единственной среди юниц, кого не брала морская болезнь, и, сходя вечером на берег, она была столь же бодра и весела, как и весь день на биреме и глядя на ещё очаровательный крошечный носик, Дарнику всегда хотелось улыбаться. Что, как говорится, ещё нужно непритязательному мужчине в 26 лет? Остальные юницы оказались на редкость разборчивыми, охотно на судне и на берегу улыбались на заигрывания ратников, но сходя на берег, спать ложились только своей девичьей компанией.

— Пока не потрясёте их своими боевыми подвигами, ничего вам не обломится, — говорил озадаченным ухажёрам князь. — Ещё лучше, если собой их от стрелы прикроете.

— А к тебе почему они сами в постель прыгают? — С мальчишеской обидой спрашивали ратники.

— Так ведь великие сыновья могут у них только от меня получиться, — от души куражился над ними князь.

Городища Заслона, как назвала его высланная вперёд Передовая хоругвь Янара, достигли лишь на четвёртый день. В помощь Янару были даны сотский-иудей Ерухим и иларх-ромей Окинос, которые постарались на славу: место выбрали для городища безупречное, расположив его на крупном яйцевидном полуострове, соединённым с берегом узким перешейком, здесь имелось и обширное пастбище, и хороший взгорок, и вдосталь любого размера камней. С запада полуостров омывался самым восточным рукавом Итиля, приносившим чистую пресную воду, а с востока у перешейка имелась закрытая бухточка на добрый десяток бирем. Теперь всё двухтысячное войско здесь занималось земляными работами, укрепляя, прежде всего, западную сторону городища двухсаженным рвом и трёхсаженным валом. На придирчивый вопрос Корнея: зачем нужен ров в полусотни шагах от берега, Окинос невозмутимо ответил, что это обезопасит городище от внезапного ночного налёта тудэйских лодок, заставит противника преодолевать ров, давая возможность расстреливать его в упор из камнемётов, пращей и луков. Янар добавил, что тудэйцы и так из камышей наблюдают за их работами и по ночам и вовсе к самому полуострову несколько раз приближались:

— Строили бы вал на самом берегу, непременно кого из ратников и украли, а так собаки вовремя лай подняли, ну их лазутчиков только и видели.

Позже, когда на военном совете решалось, что делать дальше, Корней предложил:

— Может нам самим к ним сплавать? Сказать, что строим городище для торговли, а не для войны.

Дарник с ним не согласился:

— Сначала стоит как следует укрепиться здесь, а уж потом гостей принимать.

Решено было, как только подойдёт кутигурская конница, в Заслоне оставить гарнизон из двух хоругвей, а другие две хоругви вместе с кутигурами отправить вдоль Ахтубы обустраивая Ватажную гоньбу на Ирбень вежами в сто мечей каждая.

— Так мы будем воевать с тудэйцами или нет? — допытывались у князя воеводы.

— Ну да, войдём в воду на конях и поплывём захватывать их острова, — шутил Дарник. Он и раньше не больно-то откровенничал о своих походных задумках, а тут ещё Сунь-Цзы так вообще в «Искусстве войны» прямо указывал, что никто не должен знать до последнего момента намерения военачальника. — Будем воевать или не будем, но торговая дорога от Хазарии в Хорезм для нас в этом походе самое главное.

Через два дня, когда подошла кутигурская подмога, морской отряд в составе двух бирем и четырёх лодий отплыл от городища. В Заслоне оставили одну лодию для прибрежного плаванья. Все в отряде полагали, что им предстоит рыскать по рукавам и протокам устья Итиля, пока не наткнутся на какие-либо тудэйские селища.

Однако Дарник повёл суда не в камышовые протоки, а по морю вдоль островков дельты. Размеры устья великой реки поражали, островков было не десятки и не сотни, а тысячи, и все они были на одно лицо: сплошная стена камышей и кустов с редкими купами