Золотые погоны империи - Валерий Геннадьевич Климов

На его железнодорожный состав налетела какая-то орудовавшая, в тот период, под Киевом большая банда, которой не понравилась военная выправка нашего бравого штабс-капитана (хотя на нём, в тот момент, не было ни погон, ни нашивок, ни кокарды), и она, посчитав Разумовского за офицера, пробирающегося на юг к Деникину, без долгих разговоров расстреляла его в ближайшем от железной дороги овраге.

Так нелепо погиб и закончил свой жизненный путь мой самый близкий армейский друг, которого я, как, впрочем, и другие офицеры Русского Легиона, по укоренившейся легионерской привычке, звали на французский манер просто «Мишелем».

По стечению обстоятельств, в этом ограбленном бандитами поезде ехал киевский сосед Разумовского, из гражданских, который всё видел своими глазами и позже рассказал о произошедшем семье несчастного штабс-капитана.

Я немедленно поделился этой новостью с Моремановым, после чего, ошарашенные данным известием, мы ещё долго не могли прийти в себя и лишь молча брели по раскисшей дороге рядом со своей безумно уставшей ротой.

Наконец, мы дошли до села Городище, расположенного напротив станции Разгуляевка, находящейся в глубокой лощине под названием Мокрая Мечетка, и остановились недалеко от его церкви.

Здесь нам был назначен долгожданный привал.

Пользуясь этим приказанием, я с помощью Мореманова разместил нашу роту в двух ближайших крестьянских дворах, a сам, вместе с другими своими офицерами, в ожидании дальнейших инструкций командования, расположился вздремнуть под ближайшим стогом соломы.

Но отдохнуть нам не удалось.

Прошёл всего лишь какой-нибудь час после нашего прибытия в это село, как вдруг вокруг нас началась сильная стрельба.

Первым от неё проснулся я: кругом грозно гудела артиллерия, отчётливо выводили свои «строчки» пулемёты и раздавался сильный треск от множества винтовочных выстрелов.

Я тут же разбудил лежащего неподалёку Мореманова, и мы вместе прислушались к происходящему.

А пули визжали уже высоко в воздухе над нами.

Стало без слов понятно, что вокруг нас творится что-то неладное.

Мы срочно разбудили всех наших гренадеров и приказали им быть наготове.

Тем временем, нам сообщили, что к нам направляется торопливым шагом сам полковник Пильберг. Однако, не успел он к нам приблизиться, как мои гренадеры вовремя заметили, что с командных высот на Городище спускаются чьи-то ровные солдатские цепи.

– Батенька, ты мой! Наши отходят. Не удержали такой позиции! – невольно воскликнуло сразу несколько солдатских голосов.

– Да, это – не наши! Это – красные! – вдруг возбуждённо закричали другие гренадеры.

И, действительно, с пологих склонов Мокрой Мечетки на нас спускались густые цепи одетых в единообразную военную форму красноармейцев.

А в это время через Городище уже неслись карьером какие-то двуколки и повозки, скакали конные, бежали абсолютно растерянные солдаты.

Откуда-то появилась незнакомая нам девушка-ординарец, умолявшая спасти оперативную часть штаба дивизии, но на её трогательные просьбы никто не обращал никакого внимания.

Словом, начинался полнейший сумбур.

И в этом всеобщем хаосе отчётливо и деловито раздавались лишь гулкие выстрелы одной, не поддавшейся панике, батареи, которая непоколебимо стояла в трёхстах шагах от сельской церкви и била прямой наводкой по наступающим красным цепям.

В этот момент, наконец-то, подошедший к нам Пильберг громким голосом приказал личному составу нашего полка немедленно занять позиции на ближайшем к селу холме и, лично возглавив быстро выстроенную нами колонну, спокойно и уверенно повёл нас к нему.

Эта уверенность опытного и бесстрашного командира мгновенно передалась каждому гренадеру нашего полка, и к нам тут же, со всех сторон, стали быстро присоединяться разрозненные группы офицеров и солдат из других, не сумевших справиться с паникой, подразделений.

Не прошло и десяти минут, как мы уже были на указанной Пильбергом возвышенности.

И в тот же миг мы заметили на главной высоте у станции Разгуляевка целую группу начальствующих лиц нашей дивизии, включая генерала Писарева и часть его штаба.

Там, под их непосредственным руководством, стремительно устанавливались два конных орудия, которые, едва успев развернуться в сторону красных, немедленно открыли огонь по наступающему противнику.

Помимо этого вполне привычного нашему взгляду зрелища, с высоты занятой нами возвышенности нашим глазам представилась редкая по своей военной красоте картина атаки 4-й Кубанской дивизии полковника Скворцова на красную пехоту, массово спускающуюся по противоположному склону на только что оставленное нами село Городище.

Сверху нам казалось, что казачьи лошади поднимаются по отвесной горе, но это было не так: данный склон был не такой уж и крутой и вполне позволял провести конную атаку.

Всюду замелькали наши всадники: это в атаку понеслись 2-й Кавказский и 2-й Уманский казачьи полки.

Красные открыли по ним беспорядочный винтовочный огонь, но лавина нашей конницы поднималась всё выше и выше.

Наконец, на солнце ослепительно блеснули казачьи шашки, и в один момент всё было кончено.

С горы спускались уже не стройные цепи красноармейцев, а жалкие толпы испуганных пленных и, привычно вытирающие, на ходу, свои окровавленные шашки, угрюмые казаки.

Нам же, теперь, предстояло выбить противника из ранее занятых им окопов Саратовского полка, который всего несколько часов назад, перебив своих командиров, в полном составе перешёл на сторону Красной армии и, тем самым, открыл ей дорогу на наше мирно спящее Городище.

Получив этот приказ, наш полк незамедлительно взял направление на то место, где Саратовский тракт прорезал собой окопные ряды и проволочные заграждения Царицынской оборонительной линии, а, только что ликвидировавшие на нашем участке вражеский прорыв, кубанцы устремились к местному орудийному заводу, где положение нашего фронта было ещё более критическим, чем недавно у нас, и даже вызвало появление на поле этого сражения самого генерала Врангеля, которому пришлось лично направлять в смертельный бой все свои последние резервы…

Спустя два часа мы вышли на простреливаемое место, и моментально две разорвавшиеся шрапнели ранили сразу несколько наших гренадеров.

Однако, это не отразилось на нашем настрое, и гренадерские роты, лишь заметно ускорив свой шаг, продолжили упрямо идти вперёд.

И, вот, мы, наконец-то, выходим на Саратовский тракт, рассыпаемся цепью, и тут же нас встречает сильный пулемётный и винтовочный огонь засевших в окопах красноармейцев.

Я иду с крайнего левого фланга нашей роты, Мореманов – с правого.

Не обращая никакого внимания на огонь и потери, мы делаем порывистое движение вперёд, но моментально встречаем яростный отпор противника, к которому, весьма не вовремя для нас, подоспела помощь в виде сразу нескольких новых тачанок.

И, хотя нас от них отделяло уже всего каких-то сто – сто пятьдесят шагов, мы вдруг дрогнули и, не выдержав сверхплотного пулемётного огня, попятились назад.

В этот момент в мою сторону неожиданно качнуло