Золотые погоны империи - Валерий Геннадьевич Климов

Их действиями, в эти решающие секунды боя, весьма грамотно и активно руководил какой-то шустрый красный командир, внезапно подъехавший верхом на лошади вплотную к заградительной проволоке, прямо перед позицией соседствующих с моей ротой «эриванцев».

– Борис! Стреляй в верхового! – срывающимся голосом закричал «эриванский» штабс-капитан Полов лучшему стрелку своей роты, коим несомненно являлся поручик Силаев.

И тот моментально, практически, не целясь, одним метким выстрелом из своей винтовки сбил красного всадника с беспрерывно мечущейся под ним лошади.

Красные дрогнули и враз, словно их, тут, и не было, исчезли за ограждением.

И в тот же миг мои гренадеры, слишком рано уверовав в свою победу и закричав «Наша берёт!», дружно повыскакивали из окопа и бросились к заградительной проволоке.

– Назад! – тут же, изо всех своих сил, прокричал я им вслед, но было уже поздно.

Красные успели дать по ним очередь шрапнели, и три человека из моей роты, моментально пронзённые десятками пуль, остались бездыханно лежать возле ограждения.

Бой стал потихоньку затихать.

Прочувствовав ситуацию, мы тут же дали своим ротам команду: «Прекратить огонь!», и, после этого, лишь отдельные, никак не успокаивающиеся, красные командиры, лёжа на противоположной стороне холма, раз за разом, отчётливо командовали: «Рота – пли! Рота – пли!», словно не видя того, что все их пули, не принося нам абсолютно никакого вреда, неумолимо уносились в небесную высь.

Наконец, наступила прекрасная, правда, несколько холодная лунная ночь, и нам сразу же захотелось хотя бы немного вздремнуть.

Но, с этим были явно не согласны красные, которые, страшно действуя нам на нервы, всё продолжали и продолжали бестолково стрелять поверх нас.

Вдобавок ко всему, прямо перед нами, за проволокой, кто-то из раненых красноармейцев стал надрывающим душу голосом молить нас о помощи.

– Ползи к нам! Мы ничего плохого тебе не сделаем! – разжалобившись, закричали ему наши гренадеры.

– Не могу! Не получается! – раздался плачущий стон с той стороны проволоки.

К его несчастью, в это время, со стороны красных, всё ещё продолжалась безостановочная стрельба в направлении наших проволочных заграждений, и поэтому не было никакой возможности добраться до раненого красноармейца без серьёзного риска для своей жизни.

– Разрешите, я вынесу раненого! Уж больно он на нервы действует, – произнёс подошедший ко мне прапорщик Абросимов из моей роты.

– Куда вы? Жить надоело? – постарался отговорить его я от этого рискованного поступка.

Прапорщик, тяжело вздохнув, неторопливо отошёл в сторону.

Однако, жалобные крики раненого вскоре перешли уже в самые настоящие рыдания, и я не выдержал.

– Ну, что? Не прошло у вас желание помочь страдальцу? – спросил я у Абросимова.

– Никак нет! Я – готов! – ответил тот мне и тут же полез на бруствер.

По прошествии пяти минут рисковый прапорщик, Бог весть знает каким способом, всё же доставил раненого в наш окоп, и гренадеры несколько успокоились.

Молоденький красноармеец был тяжело ранен в живот, и, судя по тому, что у него, вдобавок ко всему, не действовали обе ноги, неудачно попавшая в него пуля задела ещё и его позвоночник.

Шансов выжить у несчастного паренька, практически, не оставалось, но я, тем не менее, приказал его перевязать и отправить в тыл к нашим военным врачам.

Услышав моё указание, красноармеец вновь заплакал и, в знак благодарности, своей слабеющей рукой тихо прикоснулся к моей кисти. Больше я его не видел, так как вскоре меня, как и остальных командиров рот, срочно вызвал к себе полковник Пильберг.

По пути к нему я в двух словах рассказал своим попутчикам о вытащенном нами с поля боя раненом красноармейце и его последнем знаке благодарности в мой адрес.

К моему удивлению, их реакция по этому поводу была, мягко говоря, неоднозначной.

Особенно негативно к данному факту отнёсся штабс-капитан Засыпкин – командир «грузинской» роты.

– Эх, Вы… Сразу видно, что в прошлом году, когда вся эта бойня только начиналась, Вас, здесь, ещё не было… Испытали бы Вы то, что нам, тогда, пришлось пережить – пожалуй, не были бы сейчас такими добренькими к «краснопузым»! – раздражённо заметил он.

– Чем же тот год так сильно отличается от нынешнего? – поинтересовался я.

– А тем, что, тогда, и мы, и красные, дрались друг с другом особо жестоко и пленных не брали. Освобождая наши города и станицы от большевиков, мы находили, там, целые горы трупов наших единомышленников, а, порой, даже… и родственников. Зачастую, эти трупы были зверски обезображены и имели следы изощрённых прижизненных пыток. Некоторые тела, вообще, находили частично или полностью сожжёнными, а некоторые – с отсечёнными головами или вырезанными погонами на плечах. Отдельная история – об изнасилованных и убитых жёнах офицеров, ушедших воевать в Добровольческую армию…

– Ну, и вы, наверное, отвечали им не игрой духового оркестра…

– Естественно! В ответ на их зверства началась наша беспощадная месть. При попадании к нам в руки комиссаров и прочих большевиков удержать требующую возмездия толпу тех, чьи родственники или друзья пострадали от красных, было невозможно. Порой от захваченных в плен даже не успевали добыть нужные нам сведения, ибо, если их не убивали при захвате, то почти всегда ликвидировали по дороге в штаб…

На этом, наш разговор оборвался, так как мы подошли к нетерпеливо ожидавшему нас Пильбергу.

– Ну, поздравляю вас! Пришли танки! Завтра переходим в наступление! – сразу обрадовал он нас главным своим известием и лишь затем плавно перешёл к детальному обсуждению полученного им указания.

Танкам, с его слов, было приказано атаковать в направлении Орловки, а 4-й Кубанской дивизии и коннице Бабиева давалась задача преследования противника после его неизбежного отступления со своих позиций после танковой атаки. Мы же должны были наступать прямо перед собой лишь после получения дополнительного приказа.

После такого ободряющего известия все офицеры и солдаты нашего полка моментально воспрянули духом.

Остаток ночи прошёл в нервном ожидании этого решающего сражения. При этом, уровень внутреннего напряжения зашкаливал так, что порой казалось, что – лучше уж смерть, чем подобное перенапряжение нервов.

Но, вот, забрезжил рассвет, и слева от нас часто-часто затарахтели пулемёты и громко-громко заговорили орудия.

Начавшийся, там, бой стал постепенно разгораться и всё ближе и ближе продвигаться в нашу сторону.

Услышав приближающуюся к нам стрельбу, мы напряглись ещё больше, ежесекундно ожидая приказа об атаке, но его всё не было и не было…

И вдруг: чудеса, да и только!

Всё поле перед соседним 1-м Сводно-гренадерским полком покрылось бегущими людьми: это – красные, почувствовав, что их, с фланга, обходит наша конница, дрогнули и побежали.

И, вот, уже 4-я Кубанская дивизия лавиной