Террор. Демоны Французской революции - Мариса Линтон

Примерно через полтора месяца революционные дни 4–5 сентября, пусть они и не переводят в повестку дня террор, заставляют Конвент сосредоточиться на вопросе ценообразования. 23 сентября в Конвент подается доклад на эту тему, а 29-го Конвент издает декрет о новом максимуме цен, касающемся «продуктов и товаров первой необходимости», сопровождаемый пересмотренным по сравнению с июлем списком, а также затрагивающий «заработную плату, жалованье, рабочую силу и рабочие дни»[599]. В первом случае максимальная цена должна устанавливаться администрацией каждого дистрикта на основании средней цены 1790 года, увеличенной на треть (с некоторыми исключениями). Установление зарплат и других выплат для рабочей силы относится к компетенции муниципалитетов по той же самой логике, при том что цифра 1790 года увеличивается наполовину (для учета роста выплат в связи с отправками в армию из-за объявленного в августе массового призыва, хотя этот рост часто превосходит 50 %). Наконец, 2 вантоза II года (20 февраля 1794 года) в Конвент вносится «Генеральная таблица максимума» для всей территории страны, апогей экономического контроля в связи с чрезвычайным положением.

Максимум цен, бесспорно, занимает центральное место в арсенале мер «экономического террора» наряду с реквизициями – еще одним ущемлением деревни, лишающим ее через расплаты ассигнациями продуктов, скота (особенно лошадей) и т. д. Эти меры не могут надолго изменить структуру торговли, тем более привычки продавцов и закупщиков, но все же вплоть до его отмены Конвентом 4 нивоза III года (24 декабря 1794 года) максимум остается средством поддержания минимального доступа к продуктам для самых неимущих и играет важную роль в начислении компенсаций за реквизированные в военных условиях продукты и товары.

Кроме того, к этим дирижистским[600] экономическим мерам добавляются другие решения, направленные на сглаживание социального неравенства с целью продвижения в направлении, обозначенном весной 1793 года монтаньярами Жанбоном Сент-Андре и Эли Лакостом, отправленными в Дордонь и в Ло: «Совершенно необходимо дать жить бедным, если вы хотите, чтобы вам помогли завершить Революцию. В чрезвычайных случаях надо видеть один лишь главный закон общественного спасения»[601]. Формируется целостная политика спасения общества и благотворительности, распространяющаяся и на территории колоний (отмена рабства 16 плювиоза II года, то есть 4 февраля 1794 года), а также помощи воинам и их семьям, столь необходимой для того, чтобы солдаты и дальше проливали кровь на границах и в боях с «бунтовщиками»[602].

Доступ деревенской бедноты к собственности занимает Конвент с 1793 года. Он не предполагает настоящей аграрной реформы, но заботится о защите прав собственности. Декрет от 13 сентября, проект которого ставится на голосование еще раз после революционных дней 4 и 5 сентября, предоставляет каждому не облагаемому налогом собственнику беспроцентный 20-летний вексель на 500 ливров с возмещением равными годовыми долями на приобретение земель эмигрантов, продаваемых в качестве национального имущества[603]. Разумеется, исполняться этот декрет будет очень по-разному в разных коммунах[604], однако он указывает на желание Конвента увязать чрезвычайные меры против врагов Республики с помощью бедным. Он не забывает о гражданах, ушедших в армию: в декрете уточняется, что «защитники родины» могут выдавать, кому захотят, доверенности для участия в торгах. Наконец, как не упомянуть здесь знаменитые декреты, внесенные на рассмотрение Сен-Жюстом 8 и 13 вантоза II года (26 февраля и 3 марта 1794 года), предусматривающие конфискацию имущества подозрительных лиц и «меры возмещения для всех обездоленных в виде имущества врагов республики»[605].

Конечно, сразу после казни их автора вместе с Робеспьером Конвент аннулирует эти декреты осенью 1794 года. Их положения, только начавшие выполняться, иллюстрируют идеал общества, где сосуществуют собственность, счастье и родина. Более того, само желание рассортировать подозрительных, освободить невиновных, попавших за решетку незаслуженно, и покарать только виноватых можно счесть намерением покончить с террором в момент, когда военные усилия как будто обеспечивают торжество Республики над своими врагами, приближающее мир и возможность перехода от революционной власти к конституционной. Принятые в рамках чрезвычайной политики и косвенно предполагающие иное толкование декрета от 22 прериаля (10 июня), который ускоряет суд Революционного трибунала[606], вантозские декреты указывают на идею опоры Республики на гражданские институты в том смысле, который вкладывает в эти слова Сен-Жюст. После вознаграждения «друзей родины» и тюремного заключения «заговорщиков» до наступления мира, а потом их изгнания (в вантозских декретах не упомянута смертная казнь) во Франции не будет больше репрессий, она станет землей братства и отбросит братоубийство благодаря победам армий Республики.

Этих побед не было бы без улучшения положения на фронтах с осени 1793 года, напрямую связанного с «террором в армии». Как и при подавлении различных выступлений в департаментах, здесь часто играют решающую роль народные комиссары, тем более что сами их полномочия, учрежденные весной 1793 года, в значительной мере диктуются военными потребностями. С одной стороны, первая большая коллективная миссия представителей, начавшаяся 9 марта, связана прежде всего с вербовкой 300 000 «добровольцев» для армии, а с другой, серия апрельских декретов систематизирует присутствие командированных представителей в армиях Республики[607].

Сначала избранный Конвентом и Комитетом общественного спасения способ действий неясен, во всяком случае плохо определен, учитывая меняющиеся обстоятельства и особенности разных фронтов. В апреле в армии выезжают из Парижа 60 народных представителей, чаще всего по четыре человека в одну армию, хотя в Северную армию отправляется целая дюжина, а в Рейнскую – 10 человек, так как это два главных фронта; 30 апреля, в начале Вандейского восстания, в Прибрежную армию Ла-Рошели отправляют шесть, а вскоре еще 20 депутатов. Так в этой армии, а потом в Западной собралось в 1793 году слишком много представителей, по их количеству эти армии обогнала только Северная (см. карту 3). 19 июля рационализация сократила количество представителей в армиях до 48, по четыре человека в каждой.

Теперь Конвент и Комитет общественного спасения ставят перед своими посланниками более четкие задачи, что доказывает превращение этого инструмента, появившегося по случайности, в критической ситуации, в революционный институт. Обязанные заниматься в армиях всем сразу (военными операциями, снабжением, фортификациями, распространением прессы, созданием военных газет), депутаты и помогают военачальникам, и следят за ними, не подменяя их в ведении войны. Это сложное сосуществование, в той мере, в какой некоторые представители быстро выходят за пределы своей теоретической компетенции, а Комитет общественного спасения, тесно сотрудничая с Военным комитетом, все сильнее вмешивается в разработку планов военных действий. Некоторые его члены, прежде всего Карно и Сен-Жюст,