Дикая природа - Эбби Джини

отделился от остальных. Поза у него была довольно странная: все четыре ноги сочленены в коленях, копыта словно вросли в землю. Он неуклюже выгибал в сторону шею, так что создавалось впечатление, будто он подслушивает, что о нем говорят зрители.

– Это так называемый зоопсихоз, – объяснил Такер. – Повторяющееся ненормальное поведение у животных.

– Зоопсихоз, – неуверенно произнесла я, словно пробуя слово на языке.

– Составное слово, содержит в себе сразу два понятия: зоопарк и психоз. Некоторые дикие животные – первого уровня – в неволе сильно нервничают. Начинают метаться или рвут на себе шерсть. – Брат снова показал на жирафа. – У них открывается рвота. Они едят испражнения. Лижут стенки клетки. Иногда даже умышленно наносят себе увечья.

Люди, собравшиеся вокруг ограждения, наставляли на жирафов свои мобильные телефоны, фотографируя или снимая видео.

– Жизнь в неволе травмирует психику, – продолжал Такер. – В дикой природе нет такого понятия, как тоска, но в зоопарках это вполне типичное явление. Ну и среди людей тоже, конечно.

– Хм, – пробормотала я, обдумывая его слова.

– Особенно тяжело переносят неволю самые умные животные, – объяснял брат. – Например, слоны. Они разумные существа, почти как люди. Они не питают иллюзий относительно того, что значит жить в клетке. У них часто развивается зоопсихоз, а то и кататония. В дикой природе слоны живут пятьдесят-шестьдесят лет, в неволе – максимум двадцать. – Такер на мгновение умолк, стиснув зубы. – Осьминоги тоже умные животные. Славятся своим умением освобождаться из неволи. Они передают сообщения, меняя цвет кожи. В аквариумах осьминоги всегда ярко-красные, потому что красный – цвет гнева.

Я с беспокойством посмотрела по сторонам. Такер неистово жестикулировал, и на нас уже начали оглядываться.

– Пойдем в павильон рептилий, – предложила я.

Брат как будто меня не слышал. Он резким широким жестом обвел вокруг, ладонью разрубая воздух.

– Все это свидетельство неверных представлений человека о себе и о природе, – сказал он. – Люди не считают себя частью природы. И зоопарки – лишнее тому подтверждение. Животные – по ту сторону ограждения, а мы – здесь. Конечно, мы не то, что они.

Я ждала, когда он успокоится. Подобное с Такером бывало часто: он внезапно принимался ораторствовать и до того увлекался, что никого и ничего не видел перед собой. Иногда его лекция длилась несколько минут, иногда – часами. Я должна была соглашаться с ним и ждать, когда приступ ярости уляжется и возбуждение схлынет с него, как вода.

– Зоопарки наносят вред не только животным, – вещал он. – Для людей они не меньшее зло. Зоопарк – это зрелище, дикая природа на потеху цивилизации, а люди должны не пялиться на нее, а существовать вместе с ней. Фастфуд вместо роскошного пикника. – Такер ударил кулаком в ладонь другой руки. – Зоопарки создают для нас иллюзию дикой природы, но это всего лишь иллюзия. Животные там все равно что картины в музее или изображения на экране. Символы. А не независимые существа с собственными инстинктами.

– Ты прав, – тихо согласилась я.

Затем взяла брата за руку и потащила за собой. Все еще насупленный, он покорно пошел за мной.

– В особенно беспощадной форме зоопсихоз выражается у обезьян, – не унимался Такер. – У них налицо все симптомы душевнобольных в психиатрических лечебницах. Они сидят в углу и раскачиваются, обхватив колени.

– Давай пойдем туда, – сказала я, предлагая ему спуститься с холма.

Мы увидели водоем с бегемотами. Шкура у них была такого же глинистого цвета, как вода в пруду; спина и зад округлые, гладкие, как обтесанный дождями и ветрами гранит. Чтобы понаблюдать за тюленями, мы спустились на подземную смотровую площадку, представлявшую собой прохладный сумрачный туннель. Пол там был сырой, стоял специфический запах морской воды. По дорожкам зоопарка прогуливались посетители: пожилой мужчина с тростью, смурные подростки. Все что-то ели: мороженое, сдобные крендельки, сахарную вату.

– Давай обсудим план, – произнес Такер.

– Давай.

Он опустился на скамейку в тени и похлопал ладонью по деревянным планкам рядом с собой. Я тоже присела, испустив вздох облегчения: наконец-то немного отдохну.

– Сегодня мы проводим рекогносцировку, – заявил он. – Посмотри вон на то здание, на той стороне улицы.

Он махнул рукой в сторону ограды из железных прутьев, отделявшей город от животных. Я отметила, что каждый прут венчало острие. Такер показал на серое неприветливое здание, стоявшее через дорогу. Видимо, по воскресеньям размещавшееся там учреждение не работало: все окна были закрыты ставнями.

– Это офис Повелителя Кур, – сообщил Такер.

Я сделала глубокий вдох. Воздух в зоопарке имел особый запах – вспаханной земли, мочи и еще чего-то пикантного. Думаю, это был запах самих животных. Перед нами прошел тучный мужчина. Он обливался потом, потягивая через соломинку содовую. Из-за полноты каждый шаг стоил ему больших трудов. Я смотрела, как он, раскрасневшийся, то и дело вытирая лоб, неуклюже идет вниз по склону.

– А как же наша ферма? – спросила я.

– Ты о чем?

К своему удивлению, я осознала, что готова поспорить с братом. Довод четко и ясно сформулировался в голове, словно я долго размышляла над этим вопросом.

– Ты не любишь зоопарки, – отвечала я, – но любил нашу ферму. Я это помню.

– У-гу, – в задумчивости произнес Такер.

– Мы там держали животных. За ограждениями, в амбаре. Наших животных ты тоже пытался освободить?

Я смело встретила взгляд Такера. Кора никогда не рискнула бы бросить вызов брату. Он был старше, сильнее и в тысячу раз красноречивее, нежели она. Он развенчивал любое ее суждение, хотя интуиция подсказывала ей, что она права.

А вот Кори хотел, чтобы его сомнения были разрешены раз и навсегда. Он искал подтверждения тому, что в основе нового миропорядка лежит определенная логическая последовательность.

– Хороший вопрос, – сказал Такер. – Отличный.

Я ожидала, что брат рассердится, но ему, казалось, импонировала моя дерзость.

– Я периодически открывал ворота, – отвечал он. – Раз в несколько месяцев. Открывал пастбищный загон, где паслись коровы. Оставлял распахнутым курятник. Выводил из амбара лошадей.

– Правда? – оторопела я.

– Конечно. Я любил наших животных, но не хотел, чтобы они томились взаперти помимо своей воли. Иногда они отправлялись побродить по округе. Чаще всех Леденец. Он не очень был к нам привязан и любил порыскать по чужим дворам. Но к ночи всегда возвращался.

– А я и не знала.

– Никто не знал, – сказал Такер. – Моджо – это наш старый жеребец, помнишь? – тоже любил побродить. Время от времени прогуливался по улице, поедая соседские цветы, но обычно через пару часов приходил обратно. Ну а коровы никогда не покидали загон. Это был их дом. Ни к чему другому они не стремились. – Такер вздохнул. – Это