Дикая природа - Эбби Джини

что я различала на слух фазы ритма собственного пульса – систолу, диастолу, повтор. Если б за мной гнались, я продолжала бы бежать к конечной точке второго отрезка разработанного Такером маршрута, пока не обманула бы преследователей (план «А»). Если погони нет, я немного меняю внешность и растворяюсь в толпе (план «Б»). Сиденье унитаза было забрызгано. Пол устилала длинная лента истоптанной грязной туалетной бумаги. Я снова посмотрела на часы. Лев издал рык. Где-то поблизости смеялись дети. Я не слышала ни шагов, ни криков полицейских, ни воя сирен.

Наконец я вышла из кабинки. В зеркале над раковиной увидела свое лицо с затравленным взглядом. Сняла бейсболку, запихнула ее в урну и вытащила из кармана розовую косынку. Это был мой любимый платок, я прихватила его с собой из дома, но до сего дня он без дела лежал на дне моего рюкзака. Свернула ткань так, как учила меня Дарлин, и повязала косынку на голову. И мгновенно преобразилась в девочку. Из зеркала на меня смотрела девчонка-сорванец со смелой короткой стрижкой. Хрупкий ребенок в неброском наряде: кроссовки, джинсовые шорты, серая футболка – в общем, ничего приметного. Кора в личине Кори снова превратилась в Кору.

Глядя на свое лицо, я опять пришла в замешательство. Кора и Кори вновь вступили в схватку, причем оба вопили так громко, что мне не удавалось различить ни его голос, ни ее.

Дверь уборной со стуком распахнулась. Вошла женщина с младенцем на руках. Грудь у нее была большая, сама она – крупная, полная, и она явно страдала от жары: на рубашке расплывались пятна пота. У ребенка, сидевшего у нее на руках, глаза были мутные, взгляд расфокусированный; он сжимал и разжимал кулачки, как анемона.

– Лапочка, пожалуйста, налей воды вот сюда, – попросила женщина.

От металлического кольца на рюкзаке она отстегнула бутылку и протянула мне. А я стояла ни жива ни мертва, не в силах пошевелиться.

– Лапочка, с тобой все хорошо?

– Да, мэм. – Я шагнула к раковине, пытаясь повернуть вентиль. Руки дрожали так сильно, что бутылка гремела, горлышком задевая кран. Ребенок у меня за спиной разразился сердитым плачем. Я отдала наполненную бутылку женщине, и она с жадностью отпила большой глоток воды.

– Хорошего дня, лапочка, – сказала женщина.

Я вышла на солнце, вытирая о шорты вспотевшие ладони.

Весь следующий час я старалась как можно чаще преображаться из Коры в Кори и обратно. Двадцать минут ходила в розовой косынке, затем снимала ее, скомкав, убирала в карман и надевала солнцезащитные очки. Сердце рокотало, как автомобильный двигатель, гоняя по венам адреналин. Я заставляла себя имитировать небрежную мальчишескую походку, занимая как можно меньше места на залитых солнцем широких аллеях зоопарка. Такер велел мне регулярно изменять внешность, объяснив, что маскировка – залог моей безопасности, но я быстро запуталась, не понимая, кого я изображаю в тот или иной момент. Сняла темные очки Кори и сунула руку в карман Коры, где лежал дешевый пурпурный браслет, украшенный стекляшками «под бриллианты». Мгновением позже я осознала, что по-прежнему иду вразвалочку, как мальчишка, хотя одета по-девчачьи. Охваченная ужасом, я остановилась как вкопанная. Была уверена, что все это заметили. Дрожа, швырнула браслет в траву. Глянув на свое отражение в окне, вдруг сообразила, что и сама не могу определить, кто я сейчас – девочка или мальчик. Ребенок, смотревший на меня из стекла, не имел ярко выраженных половых признаков.

Спустя некоторое время группа мальчишек в зеленых футболках с эмблемой летнего лагеря направилась в туалет без своего куратора. Я стояла неподалеку в тени, притворяясь, будто рассматриваю спящего бородавочника. Когда увидела мальчишек, последовала за ними, вприпрыжку спускаясь по бетонной лестнице, как Кори. У одного из писсуаров, напевая себе под нос, справлял нужду какой-то мужчина. Я поспешила отвести от него взгляд. Освещение здесь тоже было неисправное: потолочные лампы периодически тускнели.

Я тронула за плечо одного из мальчишек. Он был веснушчатый, с рыжеватыми волосами и рослый – детина в ковбойской шляпе.

– Эй, давай махнемся футболками, а? – предложила я.

– У?

Порывшись в кармане, я вытащила помятую купюру, разгладила ее.

– Двадцать баксов, – сказала я, помахав банкнотой перед носом мальчишки.

Он был из тех, у кого на лицах отражается все, о чем они думают. Я внимательно наблюдала за ним. Мальчишка глянул на мою футболку, потрогал свою, удостоверился, что двадцатка настоящая, прикинул в уме, что он сможет купить на эти деньги.

– Ладно, – согласился он.

Через пять минут я уже была в павильоне мелких млекопитающих, куда пошла вслед за детьми в одинаковых зеленых футболках, – вроде как была с ними, но не совсем. С некоторых пор я вела кочевой образ жизни, но только теперь ощутила всю уязвимость этого непрочного положения. Я не имела дома, куда можно было бы вернуться, закрыть за собой дверь. Я была беззащитна, как кролик в чистом поле, у которого нет надежной норы, где он мог бы схорониться.

Минуты текли. Я переместилась в сумрачный прохладный павильон рептилий, где специально поддерживался режим неяркого освещения, чтобы животным было комфортно. Я жалась по углам, пряталась в тени. За последние недели я усвоила: если не хочешь, чтобы тебя запомнили, не задерживайся надолго на одном месте. Нужно всегда сливаться с толпой, быть такой, как все. Сейчас в зоопарке я коротала время у вольеров менее популярных животных – там, где народу было немного. Все стремились посмотреть жирафов и слонов, а олени и лисы мало кого интересовали: этих зверей можно увидеть и в лесах Техаса.

Около полудня мне опять удалось поменяться футболками, на этот раз с девочкой моего возраста. Она была не из летнего лагеря – просто ребенок, посетивший зоопарк на летних каникулах. Мы с ней столкнулись в туалете, стояли рядом, когда мыли руки под кранами, из которых текли лишь тонкие струйки воды. Я выпалила свою просьбу, она согласилась. На ней была синяя футболка с изображением робота на груди и пятном от кетчупа на рукаве. Сама девочка была высокая, стройная, чернокожая, с копной тоненьких косичек, унизанных бусинками и блестящими камешками. Я не предложила ей денег, а она не потребовала. Была довольна и тем, что у нее теперь чистая футболка. Она не спросила, почему я захотела поменяться одеждой. Просто кивнула и вышла на улицу, где возле лотка с хот-догами ее ждала мама.

Я проводила девочку взглядом, и меня вдруг захлестнуло неведомое прежде ощущение – острая, до дрожи, тоска по Дарлин. Мне хотелось знать, где она сейчас. Хотелось снова позвонить