Мара, дочь Нила - Элоиз Джарвис Мак-Гроу

царя для таких же незваных гостей, как они. Каждый раз Шефту заставлял себя остановиться, тщательно выбрать путь, прежде чем вести дальше. Он пытался ускорить шаг, подгоняемый мыслью о стражнике, но жажда повернуть назад, вопреки его воле, тянула за ноги.

— С миром, с миром, в Землю Запада…

Они подошли к дверному проему. За его порогом находилась первая кладовая — большая комната, заставленная до самых пределов досягаемости дымного света имуществом мертвых. Здесь были колесницы, разобранные и сложенные вдоль одной стены; там — огромное золотое ложе, трон из черного дерева; повсюду — резные стулья и столы, табуреты, подголовники, сундуки и ящики с одеждой, все недвижное, но словно чего-то ждущее. Факел мерцал в неподвижном, мертвом воздухе, но когда Шефту медленно протянул его вперед, стены ожили рядами нарисованных слуг — с медной кожей, в белых одеждах, несущих подносы с фруктами и мясом, кувшины с вином, блюда с хлебом.

Шефту уставился на них. Именно здесь по-настоящему начинался Дом Царя; и это были его слуги. Шефту хорошо знал, что они больше не были просто нарисованными контурами, какими были в тот давний день, когда он шел здесь, скорбя, рядом с царевичем, когда воздух еще был тяжел от погребальной мирры и цветов, а жрецы все еще монотонно пели. В тот миг, когда вино последнего возлияния высохло на полу и сомкнулась безмолвная тьма, эти фигуры преобразились, переродились, ожили той таинственной иной жизнью, что призвала их ка из краски и штукатурки, дабы стали они призрачными слугами мертвого царя. Шефту вздрогнул. Какое право имел он, живой, смотреть на них сейчас?

— Позвольте нам пройти, о Ка фараона, — прошептал он. — Мы не тронем вашу мебель и полотно, мы оставим ваших рабов служить вам, ваши колесницы — возить вас по Сияющим Улицам.

Бормотание Джедета стало настойчивее.

— С миром, с миром, к Великому Богу… Следуй с миром, к твоей гробнице в Некрополе, с миром, с миром…

Через эту комнату, и следующую, и следующую они двигались, и осознание присутствия мертвого царя становилось все сильнее, по мере того как свет факела освещал все больше и больше его достояния. Его присутствие ощущалось теперь повсюду — в кувшинах с медом и мазями, запечатанных его картушем, на полках с его любимыми кусками мяса, в сандалиях, что он носил, в копье, что он метал, в крошечных шкатулках с краской для его глаз. Каждый шаг приближал их к нему. На стенах были его птицеловы и пастухи, его рыбаки, тянущие полные сети, люди, молотящие его зерно или давящие его вино, или изготавливающие его золотые ожерелья, — все работники, неустанно трудящиеся для царского ка, все застывшие в ужасе от оскверняющего света факела и шагов живых людей.

Губы Шефту пересохли, нервы натянулись, как тетива лука. Неужели разреженный воздух становился все труднее для дыхания, или это гневные руки хефтов сжимали его легкие? Казалось, прошла целая вечность с тех пор, как они покинули звездную ночь далеко-далеко наверху.

Джедет внезапно коснулся его руки. Впереди была дверь — последняя дверь, ибо золотые статуи богини Исиды охраняли ее с обеих сторон. Они яростно-желто сияли в свете факела, когда незваные гости приближались, они ослепляли глаза своим горячим блеском, но не наносили удара. Шефту слышал тяжелое дыхание Усура за своей спиной, когда они проходили под поднятыми посохами и через порог последней и самой священной комнаты — сердца гробницы.

Там они остановились. Даже пение Джедета наконец умолкло; глубокая и полная тишина сомкнулась над ними, пока они стояли посреди застывшего великолепия. Комната была полна сокровищ. Повсюду ларцы, сундуки, резные шкатулки изливали их на пол — драгоценности и атласно-черное дерево, слоновая кость, бледный электрум, высокие алебастровые вазы, выточенные до хрупкой прозрачности, но превыше всего — золото, желтое золото, что подмигивало, сверкало и блестело из каждого угла комнаты.

Сначала Шефту не мог видеть ничего другого. Полуослепленный, он оторвал взгляд от блеска. Перед ним была расчищена тропа сквозь богатое изобилие. В ее конце стояли две статуи девушек в натуральную величину, одна нога была выставлена вперед. Их платья мерцали серебром и сердоликом, а в своих золотых руках они держали корзины с едой. Это были кроткие ушебти, ближайшие хранительницы царя. Они сияли в свете, с их блестящими лбами и вечными глазами из лазурита. Между ними возвышался огромный саркофаг, покрытый льняным покровом, таким тонким, что сквозь его складки просвечивал розовый гранит. На стене за ним сам Великий Бог Осирис приветствовал душу царя в раю, а на других стенах в подавляющем величии выстроилось воинство божеств в мистических головных уборах.

Шефту опустился на колени, более не в силах противостоять благоговейному трепету. Он почувствовал, как всякое ощущение времени и памяти исчезает, все предметы расплываются, кроме спокойных лиц ушебти и саркофага, который они охраняли. Вот он, высший миг, возможно, его последний; ибо он был в присутствии мертвых.

Странный шорох послышался в его ушах. Были ли это темные крылья хефтов или грохот его собственного сердца? Нет, ни то, ни другое…

Разум Шефту встрепенулся, наполнившись вкрадчивым шарканьем сандалий из пальмовых листьев. Усур, копатель, прокрадывался мимо него, его профиль был напряжен, а взгляд неуклонно устремлен на золотые статуи. В поднятой руке он держал камень. В мгновение ока Шефту понял его намерение. Он собирался разбить глаза ушебти, чтобы они не могли видеть то, что должно было произойти.

Шефту бросился на него, пытаясь вырвать оружие из его руки. Мужчина не издал ни звука, но его сила была ужасна. В полной тишине двое напрягались, пока свет факела безумно плясал и мерцал на стенах. Стесненный факелом, Шефту уже опускался на колени в тот миг, когда Каэмуас и жрец одолели Усура и крепко его скрутили. Шефту, шатаясь, поднялся на ноги и схватил камень, занеся его над потным лбом своей жертвы в кулаке, который дрожал от желания обрушить его вниз.

— Удержи руку, мой господин, — донесся тихий голос Джедета. — Не всякий человек может вынести свой страх.

Медленно рука Шефту опустилась, его ярость угасла. Это была правда. Он и сам не выдержал бы сегодня ночью, если бы не цель, что поглощала его настолько, что он не мог обращать внимания ни на что другое. Он покачал головой, пытаясь собраться с мыслями. Этот Усур был вполне порядочным человеком в мире дневного света, ткачом, уважаемым и храбрым не менее других. Но кто из людей готов бросить вызов самим богам? Не этот