Черная книга - Александр Григорьевич Домовец

Дарья горестным жестом взялась за виски.

— Опять какие-то вопросы, — простонала она. — Я всё уже рассказала для протокола. О, как этот полицейский был безжалостен! Как он въедливо и дотошно допрашивал меня…

— Служба такая, — заступился я за коллегу, разводя руками. — К тому же он не спросил самое главное.

— О чём же?

Я пристально посмотрел в глаза Дарьи, затуманенные слезами. Поинтересовался негромко:

— Где вы спрятали записки Палена?

Слёзы на красивых вдовьих глазах куда-то испарились…

Кирилл Ульянов

Я заметил, что Себрякова вся подобралась и хмуро посмотрела на Морохина.

— Зароков и тот, второй, тоже спрашивали о них. Можно сказать, очень настойчиво спрашивали. — Усмехнувшись, она показала на распухшую скулу и разбитые губы. — Но что я могла им ответить? Я в первый раз слышу об этих записках.

— И где они находятся, вы, естественно, тоже не знаете, — сочувственно сказал Морохин.

— Естественно, — подтвердила Себрякова с холодной улыбкой.

Морохин улыбнулся в ответ.

— В таком случае мы с Кириллом Сергеевичем поищем их сами, — сказал озабоченно. — Есть основания полагать, что они находятся здесь, в квартире. Не так ли, Кирилл Сергеевич?

— Совершенно верно, Дмитрий Петрович.

Морохин поднялся.

— Давайте приступим, — произнёс решительно. — С чего начнём?

— Я думаю, с кабинета покойного профессора.

— Согласен.

Оттолкнув руку Князевой, вдова резко поднялась.

— Что это значит, господа? — спросила неприязненно, переводя взгляд с меня на Морохина. — Вы намерены произвести обыск в квартире?

— Намерены, Дарья Степановна, — подтвердил Морохин.

— А по какому праву, позвольте спросить?

— По самому что ни на есть законному. По праву следствия.

— Может, у вас и разрешение на обыск есть? — спросила Себрякова ядовито.

Морохин хлопнул себя по лбу.

— Ну, конечно, Дарья Степановна, — сказал он мирным тоном. — Формальность есть формальность. Пройдёмте в кабинет.

И быстро вышел из гостиной. Мы потянулись следом.

В кабинете Морохин сел за письменный стол, взял чистый лист из толстой стопки и быстро набросал несколько строк. Помахал бумагой в воздухе, чтобы чернила просохли быстрее.

— Вот, — сказал, показывая лист Себряковой. — Как полицейский следователь, ведущий дознание по делу об убийстве Себрякова Викентия Павловича, я выношу постановление о производстве обыска на квартире покойного с целью поиска вещественных доказательств. Вы удовлетворены?

— Нет! — выкрикнула вдова. — Это произвол!

— Да отчего же? — спросил Морохин удивлённо. — Обыск в полицейской практике дело обычное. К тому же один у вас уже производился.

— Вот и хватит! Я немедленно звоню своему адвокату!

— Это как вам угодно, — разрешил Морохин, пожимая плечами. — Однако позвольте напомнить, что с этой минуты любая попытка помешать нам с Кириллом Сергеевичем расценивается как сопротивление должностным лицам при исполнении служебных обязанностей. А значит, карается согласно своду законов Российской империи. — Иронически прищурился. — В общем, не советую.

— Вы мне угрожаете?

— Боже упаси! Просто предупреждаю, — проворковал Морохин. — Соответствующую статью закона, если угодно, можете уточнить у адвоката… — Добавил озабоченно: — При производстве обыска присутствовать желаете?

Щеголяя бюрократическими формулировками, сотоварищ явно издевался. Вывела его из себя вдова, ох, вывела…

— Желаю, — отрезала Себрякова.

— Ваше право… Катерина Владимировна, голубушка, не откажите в любезности пригласить швейцара. Будет понятым. А другим, если не возражаете, — вы.

Князева не возражала. Возможно, в её рыжей головке уже зрел заголовок будущего репортажа: «Наш корреспондент участвует в расследовании сенсационного убийства профессора Себрякова»…

Спустя несколько минут она вернулась с испуганным и заинтригованным швейцаром.

— Ну-с, приступим, — сказал Морохин, изучая взглядом книжные шкафы.

Катерина Князева

Я по-прежнему ничего не понимала. Какие записки, какой Пален? Тот самый, который цареубийца? Но почему они должны быть в квартире Себрякова? И при чём тут моя подруга? Сплошные загадки…

Между тем Морохин сказал Дарье задумчиво:

— Должно быть, ваш покойный муж был изрядным педантом.

— Был, — подтвердила та сквозь зубы. — А какое это имеет отношение к обыску?

— Прямое, Дарья Степановна, прямое. Возможно, это обстоятельство облегчит нам работу. — Повернулся к Ульянову. — Обратите внимание, Кирилл Сергеевич, в кабинете три книжных шкафа. И в каждом книги подобраны строго по формату, корешок к корешку.

— Вижу, Дмитрий Петрович.

— Один шкаф содержит книги формата ин-октаво[22]. В двух других книги формата ин-кварто[23]. Что из этого следует?

— Из этого следует, что шкаф ин-октаво нас не интересует, — сообщил Ульянов немедленно.

— Совершенно верно. Тем более, что наши друзья Зароков и Демон успели изрядно его опустошить. — Дима указал на валявшиеся на полу книги. — А мы с вами займёмся теми, где ин-кварто.

С этими словами Морохин решительно открыл дверцы ближайшего к нему книжного шкафа и махнул рукой Ульянову, — подходи, мол.

Работали они быстро. Морохин брал книгу, перелистывал и отдавал Ульянову, а тот аккуратно клал её на ковёр. Мы со швейцаром смотрели на их действия во все глаза, — понятые же. При этом я искоса поглядывала на сидевшую рядом Дарью. Та сидела с безучастным видом, которым, должно быть, хотела скрыть внутреннее напряжение.

Стопки книг на полу росли. Один шкаф из двух уже был разобран.

— Здесь ничего, — сообщил Морохин, передавая Ульянову последнюю книгу. — Дарья Степановна! Не желаете ли выдать записки добровольно? Ещё не поздно.

— Вы о чём? — спросила Дарья с поразившей меня злобой.

— Значит, не желаете… Идём дальше.

Морохин открыл второй шкаф.

Дарья Себрякова

Господи, какая же я идиотка! Ну, почему я не перепрятала документ? Но кто же знал, что всё так выйдет…

Тогда, три недели назад, после смерти Себрякова, мы с Пашей убирали в кабинете следы разгрома. Записки Палена я обнаружила случайно, пряча разбросанные книги в шкаф. Сначала я даже толком не поняла, что это за документ, однако инстинктивно повернулась к Паше спиной и поставила книгу на полку, как ни в чём не бывало. И лишь вечером, когда прислуга ушла, я кинулась в кабинет. Достала пожелтевшие от времени листы. Принялась жадно читать.

Да, это была форменная исповедь цареубийцы. От первой встречи с английским послом Уитвортом до последней судороги умирающего Павла