Шелковый Путь - Колин Фалконер

Но это его не слишком беспокоило, ибо теперь было ясно, что эти несториане энергично несли слово Иисуса сюда, в Катай. Это значительно облегчит его задачу. Все, что требовалось, — это подчинить эту мятежную церковь Риму, и у них появится опора среди татар.

Это была задача, которую избрал для него Бог. И он был готов.

— Господь здесь, — сказал Уильям.

Жоссеран уставился на него. Что опять с этим проклятым священником? Лицо его раскраснелось и сияло, а в глазах горел странный свет.

— В городе есть дом, — продолжал Уильям. — Над дверью у него крест, а внутри — алтарь и изображения святых угодников. Священники — явные еретики, но это доказывает, что здешний народ знает о Христе. Видишь? Слово Господне достигло даже этих мест. Разве это не чудо?

Жоссеран неохотно признал, что это так.

— И много у них новообращенных? — спросил он. Он гадал, что это может значить для них и для их экспедиции.

— Внутри была лишь горстка людей. Но это неважно. Это значит, что у Христа здесь есть опора.

— Впрочем, до Папы им может не быть особого дела.

Уильям пропустил это мимо ушей.

— Нам нужно лишь вернуть этих последователей несторианской ереси в лоно Рима, и мы сможем построить здесь сильную церковь. Как только мы должным образом донесем слово Божье до этих татар, мы сможем вместе изгнать магометан не только из Святой земли, но, возможно, и с лица земли!

«Маловероятно, — подумал Жоссеран, — учитывая, что многие татары тоже были последователями Магомета». Но если в Шанду и впрямь была христианская церковь, это все же сулило большие надежды на будущее.

— Ты должен немедленно пойти со мной и поговорить с их священником!

Жоссеран покачал головой.

— Нам надлежит быть немного осмотрительнее. Не забывай, их основателя вытравили из Константинополя римские священники. Вряд ли они будут нас любить.

Уильям кивнул.

— Ты прав, тамплиер. Моя любовь к Богу делает меня безрассудным.

— Нам следует больше узнать о татарах и их царе, прежде чем действовать.

— Да. Да, я должен научиться терпению. — Он взял Жоссерана за плечи, и на один ужасный миг Жоссерану показалось, что тот сейчас его обнимет. — Я чувствую, нам суждено совершить здесь добрые дела! Я пойду сейчас и предамся молитве. Я должен возблагодарить Бога за этот знак и в тишине прислушаться к Его слову.

Он повернулся и вышел из комнаты.

Жоссеран вздохнул и подошел к окну. Было поздно, и на город опустилась ночь. Он чувствовал отчаянную усталость. Слова Уильяма эхом отдавались в его голове. «Я чувствую, нам суждено совершить здесь добрые дела». Что ж, это было бы неожиданно. Все, о чем он думал до сих пор, — это делать все, что в его силах.

Их покои во дворце были роскошны. Комната Жоссерана была увешана занавесями из горностая и шелка. Его кровать не походила ни на одну, что он когда-либо видел; у нее была резная рама, и с трех сторон она была закрыта ширмами из белого атласа, расписанными изящными акварелями с водопадами и бамбуковыми рощами. Покрывала были подбиты шелковой ватой.

В комнате стояло несколько низких столиков, все из полированного черного лака, и несколько изысканных нефритовых украшений в форме слонов и драконов. Но самым любопытным предметом был фарфоровый кот с масляной лампой, хитроумно спрятанной у него в голове. Ночью, когда лампу зажигали, глаза кота, казалось, светились в темноте.

Вся комната была напоена благоуханием ладана и сандалового дерева. «Далеко, — подумал он, — от голых кирпичных стен и жесткой деревянной койки моей монашеской кельи в Акре».

Весь этот город был как сон. «Если я когда-нибудь вернусь в Труа и расскажу своим двоюродным братьям-баронам о том, что я видел, они все назовут меня лжецом».

Он в изнеможении рухнул на кровать и уснул.

***

LXXV

На следующее утро Сартак разбудил его. Он сказал, что его назначили сопровождать Жоссерана, пока тот будет в Шанду, и его первая обязанность — проводить его к казначею Хубилая, Ахмаду.

— Великий хан желает еще одной аудиенции сегодня после полудня, — сказал Сартак, когда они шли по террасе.

— Надеюсь, на этот раз он не уснет во время нашего разговора.

Сартак ухмыльнулся.

— Я тоже надеюсь. Может, тебе стоит попытаться рассказать ему что-нибудь интересное.

«Я-то ожидал, что он будет ловить каждое наше слово», — подумал Жоссеран. Ему и в голову не приходило, что посланник, проделавший шестимесячный путь ради аудиенции, должен еще и развлекать его.

— Скажи мне, Сартак. Какая у тебя вера?

Тот пожал плечами.

— Я магометанин.

— Не понимаю. Как это может быть? Я хожу по этому городу и повсюду вижу магометан. У них свой базар, своя больница, своя мечеть. И все же на протяжении всего нашего пути я своими глазами видел, как вы сражались с ними и разоряли их поселки и города. Хан, чьи войска должны были сопровождать меня в Каракорум, был магометанином. А теперь ты говоришь мне, что сам исповедуешь их веру.

— Война не имеет никакого отношения к богам. Богов много. Но если кто-то не преклонит колено перед нашим Великим ханом, его нужно заставить покориться.

— Значит, все эти люди, которых вы покорили, — ваши рабы?

Сартак выглядел искренне озадаченным.

— Рабы? Люди платят нам налоги, но это право каждого правителя собирать налоги со своих подданных. Но мы, татары, — воины, а не писцы. Поэтому мы собираем самых мудрых и лучших отовсюду, чтобы они помогали нам править. Так у нас есть конфуцианские писцы, тибетские святые люди, несториане, уйгуры — со всей нашей империи. Они не рабы. Некоторые из них даже очень богаты.

— Значит, вы воюете с магометанами не потому, что они магометане?

— Конечно, нет. Из них получаются хорошие счетоводы. Они понимают в торговле шелком. — Сартак хлопнул его по плечу и рассмеялся. — Ты очень странный человек, варвар. Клянусь, я тебя никогда не пойму!

Жоссеран начал осознавать тщетность планов Уильяма, да и своих собственных. Когда они отправлялись из Акры, он и его собратья-латиняне верили, что присутствие христиан среди татар означает, что их дело найдет особое расположение у их хана. Теперь ему было ясно, что ни одна религия не пользовалась у татар особым